ВЕЛИКИЙ ПЕРЕЛОМ. часть 2

4. Брат Андрей. Залесско-Галицкий союз

Замыслы Невского отлично понял его родной брат Андрей, княживший во Владимире. И он решил противопоставить им свой, национально-освободительный план. Как пишет Л. Гумилев, Андрей «был западником и объявил, что он заключает союз со шведами, ливонцами и поляками с целью избавиться от монголов». Побывав с братом в ханской ставке в 1242 г., а затем – в пресловутом «Ледовом побоище», он хорошо разобрался, кто действительно угрожает самому существованию Руси.

Андрея поддерживало абсолютное большинство населения Залесья и окрестных русских земель, большая часть князей и бояр, имевших родовые, культурные и политические связи с Западом. Его же брат Александр опирался на татар и церковь.


У Андрея был сильный союзник в Юго-западной Руси – князь Даниил Галицкий, пытавшийся инициировать крестовый поход Европы против татар. В 1249 г. он отстоял свои права на Галич, геройски разбив политических соперников. Но уже в следующем, 1250 году, ему, победителю, пришлось ехать в Орду, ультимативно потребовавшей от него вассалитета. Татары с их кичливостью, коварством, неопрятностью произвели на Даниила крайне тяжелое впечатление. Неизгладимый осадок оставили в нем и те изощренные психологические экзекуции, которым он подвергся в ханской ставке – ведь он был героем битвы на Калке. Батый встретил его с показным азиатским радушием: «Данило! Зачем так долго не приходил? Но все хорошо, что теперь пришел. Пьешь ли черное молоко, наше питье, кобылий кумыс?» Тот ответил: «До сих пор не пил, но теперь, если велишь, буду пить». Хан продолжал: «Ты уже наш, татарин, пей наше питье!». Батый явно глумился над европейским достоинством Галицкого. Даниил выпил, поклонился, а затем хан «великодушно» позволил пить князю вино.

Судя по всему, подобное поведение ханов было нормой. Н.М. Карамзин рассказывает, что однажды в ханскую ставку приехали брат и жена одного русского князя, зарезанного по приказу Батыя. Они просили деспота не отнимать у них княжения. Батый согласился, но при этом принудил деверя к половому совокуплению с невесткой – «по обычаю монголов». Этот эпизод – знаковый. Это символ того, чем была для Руси татарщина.

Вернувшись спустя месяц в Галич, Даниил вступил на путь открытого противостояния с Ордой. Он хорошо помнил, что «великий западный поход» Батыя был остановлен рыцарским войском чешского короля Вацлава при Оломоуце, после чего татары повернули к Адриатике, а потом и обратно, на восток. Даниил, как и его союзник Андрей, был убежден, что Степи вполне можно противостоять силой европейского оружия. Поэтому укрепляет политические связи с Европой, его сын женится на дочери венгерского короля. Галицко-волынское княжество становится субъектом европейской политики. А главное – князь устанавливает отношения с папой Иннокентием IV, прекрасно понимая, что без благословения Рима крестовый поход Запада против Орды невозможен. Даниил поставил вопрос о соединении церквей. Папа отозвался с радостью. Завязалась активная переписка. В Галич прибыл доминиканский монах Алексей; архиепископ прусский и эстонский принял легатство над Юго-западной Русью. Русскому духовенству дозволялось служить на заквашенных просфирах, никто из крестоносцев и римского клира не мог приобретать имений в Галицкой земле без санкции князя. По существу, речь шла не о насаждении католичества как таковом, а об унии.

Очевидно тогда же возникла «ось» Залесье-Галиция. В 1251 году Андрей женился на дочери Даниила, еще более скрепив с ним антиордынский союз. В том же году в Новгороде, где в это время сидел Александр, появились послы от папы Иннокентия IV, предложившие Невскому военную помощь рыцарских Орденов при условии обращения в католичество (предполагают, что их появлению в Новгороде способствовал князь Даниил). Папские послы убеждали Невского, что его отец, Ярослав, незадолго до смерти обещал легату Плано Карпини принять католицизм (скорее всего, речь шла опять-таки об унии). Это было уже не первое предложение Рима такого рода. Сразу после нашествия Батыя папа Григорий IX разослал письма ко всем русским князьям с призывом обратиться в католичество, чтобы затем принять военную помощь Европы. Судя по Даниилу Галицкому и князю Ярославу, призыв Рима был не бесперспективным. Возможно, среди русской элиты крепло понимание, что религиозный разрыв с Западом роковым образом повлиял на историческую судьбу Руси как части Европы.

Но для Александра Невского папские предложения были, разумеется, абсолютно неприемлемы. У него относительно Руси были совсем другие планы. Выслушав римских послов, узнав, что брат Андрей сочетался браком с дочерью князя Даниила, Невский прекрасно понял, с чем имеет дело. И решил действовать без разбора в средствах и методах.

В 1252 г. Невский едет в Орду, к сыну Батыя, Сартаку, с которым сумел подружиться еще десять лет назад. Он «стучит» царевичу на своего брата: дескать, Андрей отнял у него, Александра, великое владимирское княжение, а главное не выполняет вассальных обязательств перед Ордой. Более того: судя по реакции ханской ставки, Невский доложил татарам о возникновении на Руси западнической антиордынской коалиции, рассчитывающей на помощь европейского рыцарства. Он объяснил татарам, что надо срочно, массированным ударом нейтрализовать одного из субъектов этого союза. Невский предложил ударить по Залесью, поскольку имел свои виды на этот край. Туда и двинулась карательная экспедиция, известная как Неврюева рать.

Узнав об этом, Андрей произнес известную фразу: «Что это, Господи! Покуда нам между собою ссориться и наводить друг на друга татар; лучше мне бежать в чужую землю, чем дружиться с татарами и служить им».

Андрей со своими дружинами, состоявшими из владимирцев, суздальцев и союзников-тверичей, встретил татар на Клязьме. Там, как пишет летописец, произошла «сеча велика» - уверен, что на это раз летопись не преувеличивает. Татары одолели. Переяславль Залесский был захвачен, его жители пленены. Как утверждают историки, Неврюева рать оказалась для Залесской Руси страшнее первого нашествия Батыя. Это красноречиво говорит о том, насколько серьезно они оценили стратегический союз Залесья и Галиции. Как видим, нас, «москалей», с «западэнцами» связывает нечто гораздо большее, чем это можно себе представить.

Князь Андрей был вынужден бежать. Куда? Конечно же, в Новгород, до Галича было далече. Но на Волхове, видимо опасаясь ордынского гнева, ему отказали в политическом убежище. Пришлось ехать еще западнее – за море, в Швецию. Здесь Андрея встретили радушно, как тогда говорили, «с честию». Никто иной, как ярл Биргер предоставил Андрею кров! Сведения о дальнейшей судьбе князя противоречивы. Одни историки утверждают, что Андрей потом вернулся на Русь и помирился с Александром; тот, дескать, помирил его с ханом и посадил княжить в Суздале. Эта версия представляется мне маловероятной: ханы запросто резали русских князей за гораздо меньшие провинности перед Ордой. Согласно другим источникам, брат Невского умер в Швеции «при невыясненных обстоятельствах». Вот это вероятнее всего. Допускаю, что традиция «руки Москвы», т.е. устранения политических противников за рубежом, прежде всего бывших соотечественников, восходит именно к смерти князя Андрея Ярославича.

Даниил Галицкий остался в одиночестве. Вся конструкция смелого, масштабного союза была разрушена. Оставалось смириться и пить кумыс или продолжить борьбу, рассчитывая на себя и на Запад. Доблестный князь выбрал второе, взяв политический курс на интеграцию Галицкой Руси в Европу в качестве самостоятельного государства.

Рим по-прежнему поддерживал Даниила. Дошло даже до папских проклятий в адрес хулителей православия и обещаний созвать объединительный церковный собор. В 1253 г. папа призвал христиан Богемии, Моравии, Сербии и Померании к крестовому походу против татар. Увы, никто не откликнулся. В 1254 г. папа обратился с таким же призывом к христианам Ливонии, Эстонии и Пруссии. И снова – в ответ тишина.

Очевидно, сыграло свою роль следующее обстоятельство. Почти двухвековая эпопея крестовых походов была на излете. Последние четыре похода уже не носили общеевропейского характера и почти не имели военного успеха. Упомянутые призывы папы совпали с предпоследним, седьмым крестовым походом (1248-1254), который осуществлялся силами французского короля Людовика IX – он наступал на Египет, потерпел поражение, попал в плен и заплатил большой выкуп за свое освобождение. Романтическая экзальтация и напряжение эпохи первых крестовых походов прошли, сменившись понятным психологическим «откатом». Ясное понимание цивилизационного противостояния с Востоком уступило место некоторой усталости и прагматизму.

А главное, западные политики просто не верили, что после крушения залесско-галицкого альянса военные действия против Орды хоть в какой-то мере перспективны. И, наверное, они были правы. Александр Невский украл у русских уникальный исторический шанс.

Даниил завис в политическом вакууме. Чтобы как-то поддержать князя, Рим в 1254 г. предложил ему королевскую корону. «Рать татарская не перестает: как я могу принять венец, прежде чем ты подашь мне помощь?» - был ответ из Галича. Подумав, в 1255 г. Даниил короновался в Дрогичине. Так появился первый и пока единственный в истории русский король.

Даниил решил действовать в одиночку, ничего другого ему не оставалось. Два года он готовился. В 1257 г. из галицких и волынских городов были изгнаны баскаки и татарские гарнизоны. В 1259 г. король Галицкий отразил поход баскака Куремсы, который сказал коротко и ясно: «Даниил страшен!». Король уже шел на Киев, но его остановили сведения о враждебных действиях литовцев.

Вероятно, Даниил рассчитывал, что его военные успехи инициируют военную помощь с Запада, а сам он успеет укрепиться. Но уже в 1260 г. на границах королевства появился тысячник Бурундай с большой ратью. Он выдвинул ультиматум: если Даниил не хочет получить вторую Неврюеву рать, пусть вместе с татарами идет войной на Литву. По сути, Бурундай потребовал, чтобы Даниил выплатил ему дань в виде «живой силы». Королю пришлось послать в поход с Бурундаем своего брата Василька.

Наступило время заката русского короля Даниила. В 1261 г. Бурундай потребовал разметать стены городов королевства – степняки боялись крепостей и вообще не любили и не понимали сам феномен города. Ультиматум был выполнен, удалось отстоять только любимый город Даниила – Холм.

В 1264 г. Даниил умер. Ему еще не было и шестидесяти; видимо, сказались горести и неимоверное напряжение последних лет. Окончилась великая жизнь, в которой была и Калка, и большая европейская политика, и ханский кумыс, и королевская корона.

Только поняв Даниила Галицкого, можно понять феномен дивизии «Галичина». Только поняв князя Андрея Ярославича, можно понять генерала Андрея Власова.

5. Немного о попах

Нельзя снова не затронуть религиозный аспект западнического проекта. Судя по всему, православное духовенство Галицкой Руси, по крайне мере в значительной своей части, было готово признать духовную власть Рима. Так, например, митрополит Кирилл был доверенным лицом своего князя: в 1250 году он посетил Залесье, положив тем самым начало военно-политическому союзу двух князей. Именно он в следующем году, во Владимире, обвенчал Андрея Ярославича с дочерью Даниила, а затем поехал в Новгород, подгадав свой приезд к известному визиту папских послов. Известно, что в ответ на призывы Плано Карпини обратиться к Римской церкви, волынские епископы не сказали твердое «нет», а лишь уклонились от немедленного решения, сославшись на отсутствие князя Даниила. Понятно, что это уже был путь к Брестской унии 1596 г. и к созданию греко-католической церкви – последовательно антимосковской, а позднее и непримиримо антисоветской.

Совсем другими были настроения церковников на Северо-востоке. В политических целях татары всячески подчеркивали свою лояльность к чужим религиям. Так, например, хан содержал на своем иждивении православных священников, служивших в церкви, расположенной перед его юртой. Христиане были и в ханской семье. Говорят, Невский обратил в православие царевича Сартака, и подобных случаев много. Например, оба сына хана Кульпы были христианами. В ханской ставке царил полный экуменизм: один западный путешественник описывает, как перед ханом Мангу по очереди служили сперва несторианские священники, потом муллы, а затем языческие жрецы. Потом, по ходатайству Невского этот Мангу (Мэнгу-Тимур) содействовал открытию в Сарае подворья православного епископа. Так появилась Сарская епархия, ставшая мощным рычагом ордынской политики в отношении русских земель. Наконец, и это главное, согласно уставу Чингисхана и Октая служители всех религий освобождались от дани.

Как говорится, что еще нужно для счастья? Взгляните на нынешних прикормленных властью батюшек – это точное подобие их коллег из далекого ХIII века. РПЦ в полной сохранности донесла до нас психотип своих служителей из тех времен, когда он был сформирован. Это психотип паразита на теле собственного народа. Психотип прислужника и предателя.

У них все есть при Путине, все было и при татарах. Зачем им какая-то уния с Римом? Да, она сохранила бы их церковные кормушки, но привела бы на Русь западных рыцарей для войны с татарами. А это – риск. Если татары одолеют, то не только кормушек, но и голов можно лишиться. Тогдашняя РПЦ крепко помнила, что Ярослав, отец Невского, был отравлен в Орде сразу же, как только вознамерился вступить в союз с папой Иннокентием IV (об этом пишет Плано Карпини, лично знавший Ярослава). Нет уж, от добра добра не ищут, и так все слава богу: службы идут, колокола поют, денежки звенят, пузо растет. А народ – ему терпеть положено. Иди-ка ты, княже Андрей, со своими опасными планами, не благословляем…

Как мы еще увидим, Орда в полной мере оценила этот выбор.

6. Как стать святым

После ликвидации залесско-галицкого военно-политического союза, Орда взялась за Русь по-настоящему. Татары решили провести общерусскую перепись в целях регулярного взимания дани, которая, по мнению ряда историков, шла как плата Невского татарам «за военную помощь в борьбе с крестоносцами». Это объясняет столь активное, я бы даже сказал, ревностное участие Александра в проведении переписи. Напомним, что папские призывы к борьбе с татарами прозвучали в 1253-54 гг., а уже через год Орда провела масштабную перепись, очевидно, продолжая считать европейский крестовый поход против Орды вероятным.

Это была не первая ордынская перепись. Сразу после нашествия 1237 года ханы Куюк и Батый прислали на Русь некоего сарацина, «который у каждого отца семейства, имевшего трех сыновей, брал одного, захватил всех неженатых мужчин и женщин, не имевших законных мужей, также всех нищих, остальных же перечислил (т.е. переписал) по обычаю татарскому; каждый человек мужского пола, какого бы возраста и состояния ни был, обязан был платить по меху медвежью, бобровому, соболиному, хорьковому и лисьему; кто не мог заплатить, того уводили в рабство».

Новая татарская перепись отличалась от первой системностью и охватом. На этот раз Орда решила «перечислить» и вольный Новгород.

К тому времени Батый уже умер, а его сын Сартак был отравлен своим дядей, братом Батыя – Берке (обычные методы азиатской политики). Однако Невский нашел общий язык и с отравителем своего побратима. Л. Гумилев открыто признает, что Невский договорился с новым ханом «об уплате дани монголам в обмен на военную помощь против литовцев и немцев». В 1255 году Берке начал перепись в Залесье, а также в Рязанской и Муромских землях. Как сообщает Суздальская летопись, «приехали численники, сочли всю землю Суздальскую, Рязанскую и Муромскую, поставили десятников, сотников, тысячников и темников». От переписи, по понятным причинам, была избавлена только РПЦ: «игумены, монахи, попы, клирошане».

Залесье заволновалось, восстал Новгород, указавший «путь чист» сыну Невского, Василию. Невский, примерявший на себя функции главы колониальной администрации, привел к Новгороду свои владимирские и суздальские части. Новгородцы, зная, что за Александром стоит Орда, после трехдневного противостояния уступили. Невский сменил неугодного посадника и поставил свою марионетку – некоего Михалку Степановича.

В 1257 году Новгород поднялся снова: дошли слухи, что на Волхов едут ордынские бюрократы-переписчики. Михалка Степанович был убит возмущенным народом, на сторону которого встал сын Александра, князь Василий. Узнав об этом, Невский взял ханских чиновников под свою охрану. Так, вместе с «низовскими» частями, они и вошли в Новгород. Начался террор. Наконец-то Невский мог выразить все свои чувства к ненавистным новгородским западникам. Одни участники восстания были просто казнены, другим, по приказу Александра, резали носы и уши, кололи глаза, как тогда говорили, «вынимали очи». Вы только представьте себе эту процедуру, наверняка повергшую в шок вольный европейский город. Вряд ли она описана в «Житии святого благоверного князя Александра Невского». Через 214 лет, одолев новгородцев у Коростыня, ратники Ивана Третьего (прямого потомка Невского в седьмом поколении) будут резать пленным носы и губы, продолжая дело «святого и благоверного».

Ханские чиновники наверняка были довольны рвением Александра, но провести перепись им на этот раз не удалось. Новгород не смирялся. Очевидно, сопротивление было столь сильным, что следующая попытка «перечисления» предпринята лишь в 1259 г. Но опять, когда зимой того года «приехал Александр и с ним окаянные татары-сыроядцы с женами», в Новгороде вспыхнуло восстание. Перепуганные татары требовали у Невского охраны, и тот организовал ее из своих местных приспешников. В конце концов, новгородцы раскололись, и верх взяли примиренцы – память о чудовищной по жестокости расправе была свежа. «И начали ездить окаянные татары по улицам, переписывая домы христианские».

Но борьба новгородцев за свободу была не напрасной. В Новгороде, хоть он и платил «выход» Орде, никогда не было института баскаков, который на остальных русских землях просуществовал до 1270-х годов, когда колониальное управление и сбор дани были спущены на русских князей, среди которых особым рвением отличились потомки Александра Невского.

В Залесье тем временем установился ордынский гнет в режиме беспредела. Здесь хозяйничала азиатская «этномафия» из бесерменов, хивинцев и харазцев, откупившая у татар дань с русских земель. Откупщики заламывали огромные проценты, а в случае неуплаты продавали должников в рабство. Наконец в 1262 г. регион превратился в одну сплошную «Кондопогу»: с гулом вечевых колоколов восстали Владимир, Ростов, Суздаль, Переяславль Залесский, Ярославль (здесь народ растерзал некоего Зосиму, бывшего монаха, принявшего ислам, и ставшего правой рукой местного баскака).

Невский в очередной раз поехал в Орду – согласно классикам историографии, «чтобы отмолить людей от беды», т.е. отвести татарских карателей. Не очень понятно, с чего бы это Александр, только что коловший глаза новгородцам, стал таким добрым. Скорее всего, Невский просто торопился оправдаться перед ханом Берке. Но главная цель визита была не в этом. Ведь как ни парадоксально, залесское восстание в чем-то сработало на осуществление планов Александра. Теперь он мог убедительно доказать хану, что прямое ордынское управление на Руси неэффективно, поскольку провоцирует население своим откровенно оккупационным характером. Невский предложил хану себя в качестве баскака, который собирал бы дань со своего народа, опираясь на церковь, дружину, а при необходимости – на сабли ордынской метрополии. И, думаю, хан согласился, тем самым наметив всю дальнейшую политику Орды в отношении русских колоний.

Политическую линию Невского емко сформулировал Л. Гумилев: получение от монголов военной помощи для противостояния с Западом и подавления внутренней русской оппозиции. То есть для создания режима своей личной диктатуры. Потомки Александра Невского последуют его заветам, превратив Московское княжество в оккупационную татарскую комендатуру, которая со временем, по мере усиления Москвы и ослабления Сарая, превратится в новую, православную версию ханской ставки, унаследовав империю монголов. В этом и состоял план Александра Невского.

В ходе этой встречи в Орде обсуждались и другие важные вопросы. Невскому на сей раз удалось уклониться от обычной уплаты дани в виде «пушечного мяса», чего поначалу требовал хан, ведший тогда войну с персами (к тому времени русские уже ходили в составе ордынской рати на аланов; позднее, в 1277 году татары, по словам Соловьева, «водили русских князей» на Литву, а в 1287 году – на поляков). Скорее всего, хан решил, что дружины Невского сейчас нужнее на Руси, еще не остывшей от антитатарских восстаний.

К тому же Александр вел активную подготовку к войне против Ливонского ордена, которая была им задумана совместно с литовским князем Миндовгом – деятелем беспринципным, вероломным и жестоким. Как говорится, рыбак рыбака видит издалека; Невский, похоже, нашел родственную душу. Конечно, союз с Миндовгом был заключен с санкции ханской ставки; с ее же одобрения Невский разрабатывал и планы войны с Ливонией, предвосхищая Ивана Грозного, спустя триста лет бросившего на нее своих служилых татар под командованием Шиг-Алея. Короля Даниила можно было уже не опасаться: его города к тому времени стояли без крепостных стен. Возможно, что за планами ливонской кампании крылись более масштабные замыслы татар, которые еще при Батые стремились дойти до «последнего моря». Таким образом, теперь Александру Невскому предстояло трансформироваться из ханского Кагановича в ханского Жукова.

Но судьба распорядилась иначе. В 1263 г., возвращаясь из Орды, Невский занемог и умер. Его смерть породила множество версий. Одни говорят, что Александр, подобно его отцу, Ярославу, был отравлен ханом, боявшимся его усиления. Это маловероятно, поскольку хан явно ценил Невского как коллаборациониста. Другие утверждают, что он умер от стресса. Может быть. Третьи говорят, что Невский был отравлен не ханом, с которым имел отношения вполне дружеские, а кем-то из его окружения. Тоже может быть: сложные интриги при восточном дворе вещь обычная. Наконец, четвертая версия: Невского отравили «сторонники немцев», западники, возможно, из новгородцев, мстивших ему за резню. В качестве косвенного доказательства приводится тот факт, что вскоре после Александра умер и Миндовг. Что тут можно сказать? Яд, конечно, не самый арийский способ борьбы с политическими противниками. Но невозможно осудить этих «масонов», зная, чем обернулся план Невского для русского народа и всей европейской цивилизации.

Примерно через сто лет РПЦ канонизировала Александра Невского. Думаю, она сделала бы это и раньше, но в народе еще была слишком свежа память о подлинном, историческом Александре и его совсем не житийных деяниях. Сама же РПЦ в те времена переживала один из самых благоприятных периодов своей истории. Орда вполне оценила антиевропейскую позицию «русской» церкви. У Карамзина читаем: «Владения церковные, свободные от налогов ордынских и княжеских, благоденствовали; сверх украшения храмов и продовольствия епископов, монахов, оставалось еще немало доходов на покупку новых имуществ. Новогородские святители употребляли Софийскую казну в пользу государственную; но митрополиты наши не следовали сему достохвальному примеру. Народ жаловался на скудость: иноки богатели».

Начиная с 1267 г., ханы давали «ярлыки», по которым «за оскорбление церквей, хуление веры, уничтожение церковного имущества полагалась смертная казнь». РПЦ пользовалась экстерриториальностью от ханской и княжеской власти, имела свой суд; все, принадлежавшие к церкви, были свободны от ханских мобилизаций. РПЦ платила за это верностью. Даже знаменитое благословение Сергия Радонежского на выступление против Мамая в 1380 г. было, в действительности, верноподданническим актом: Мамай являлся не ханом, а узурпатором; законным ханом тогда был Тохтамыш. Таким образом, идя войной на Мамая, Москва действовала как законопослушный улус Орды (кстати, именно так и именовала себя Москва, обращаясь к ордынским «царям»; «верными царскими улусниками» называли себя московские правители вплоть до стояния на Угре в 1480 г.). Сожжение Москвы Тохтамышем в 1382 году было вызвано, разумеется, не жаждой мести за Куликовскую битву, а стремлением пресечь неуклонное превращение «белокаменной» в новый ордынский центр, каковым она и стала к концу ХV века.

7. От Орды – к России

В результате катаклизмов ХIII столетия большая часть русских оказалась, по существу, в другой стране. Татарщина – это, прежде всего, культурная, ценностная катастрофа, крушение смыслов. Карамзин пишет: «Внутренний государственный порядок изменился: все, что имело вид свободы и гражданских прав, стеснилось, исчезало. Князья, смиренно пресмыкаясь к Орде, возвращались оттуда грозными властелинами: ибо повелевали именем царя верховного. Свершилось при моголах легко и тихо, чего не сделал ни Ярослав Великий, ни Андрей Боголюбский, ни Всеволод III: в Владимире и везде, кроме Новагорода и Пскова, умолк вечевой колокол… Города лишились права избирать тысячских, которые важностью и блеском своего народного сана возбуждали зависть не только в княжеских чиновниках, но и в князьях».

Между бывшей Русью и Западом опустился железный занавес. Монгольская империя, поглотившая русские земли, подобно сталинскому СССР нависла над Европой с востока. Контакты с Западом были почти прекращены и в европейских хрониках той эпохи исчезают всякие упоминания о Руси, которая в домонгольский период была частью Европы, тесной связанной с ней политическими, культурными, экономическими и династическими узами. Западничество стало крамолой. Например, среди обвинений, предъявленных в Орде известному князю Михаилу Тверскому, было и такое: «Хотел бежать к немцам с казною и казну в Рим с папой отпустил». Формулировка предвосхищает обвинительные речи Вышинского. Сын Михаила, князь Александр был вынужден бежать в Литву после тверского антитатарского восстания 1327 года, прожил в эмиграции десять лет, вернулся, был помилован ханом, «восстановлен в должности», но уже через два года его вызвали в Орду и все-таки убили как литовского агента. Вот когда набрасывались эскизы будущих переменчивых судеб сталинских наркомов и маршалов!

Характерно, что огромную, если не ключевую роль в вышеназванных «судебных процессах» сыграли прямые потомки Александра Невского, его внуки: московские князья, братья Юрий Данилович и Иван Данилович, известный как Калита. Зверское убийство Михаила Тверского в Орде было совершено под непосредственным руководством Юрия Даниловича, за что он вскоре и поплатился, пав от руки одного из сыновей князя Михаила – Дмитрия Грозные Очи. Севший затем на Москве Иван Данилович вместе с татарами громил в 1327 году восставшую Тверь, а спустя двенадцать лет решил судьбу сына Михаила Тверского, Александра, состряпав донос в Орду о его связях с Западом – историческая участь Твери, начавшей к тому времени опасное для татар сближение с Новгородом, была решена. С этого момента и пошло, как пишут историки, «выдвижение Ивана Калиты в общерусского деятеля» и, соответственно, возвышение Москвы, которая, благодаря своей последовательной антизападной позиции, стала пользоваться полным доверием ханов. В 1332 году Иван Калита осуществил один из ключевых пунктов плана своего деда: вместе с «княжением великим надо всею Руською землею», он получил право сбора ордынской дани на всей Северо-восточной Руси. Естественно, часть этих сборов прилипала к рукам Москвы, которая пускала их на свое усиление и скупку новых земель.

Ради того, чтобы возвыситься над другими русскими регионами, Москва не брезговала ничем – ни грубым насилием, ни взяткой. В последнем отличился знаменитый митрополит Алексей (? – 1378), классический представитель РПЦ, который, как деликатно пишет Л. Гумилев, «сумел в обмен на финансовую поддержку получить ханскую грамоту, удостоверяющую, что великое княжение является наследственным правом московских князей из династии Ивана Калиты. Таким образом, политическая традиция Киевской Руси была отменена окончательно. Ей на смену пришел абсолютно новый принцип наследственной, династической монархии». Так зарождались российское самодержавие и сама российская государственность, которую мы знаем. Остается лишь заметить, что в государстве, возникшем в результате взятки, т.н. борьба с коррупцией – занятие заведомо безнадежное.

Важным моментом московской политики было и то, что «на Москве татары принимали православие, женились на русских женщинах и в следующем поколении интегрировались в общую массу московитов…» (Л. Гумилев). Это обстоятельство в дальнейшем весьма способствовало превращению Москвы в новую ханскую ставку, в новый, православный Сарай, естественным образом унаследовавший ордынскую империю, включая ее модель власти и сам психотип властителя. Не случайно, что служилые татары стали верными патриотами России – они видели в ней «реинкарнацию» Орды, а в московском царе – своего нового хана. Именно полки служилых татар внесли решающий вклад в уничтожение Иваном Третьим Новгородской республики. Не менее яркий пример – опричнина Ивана Грозного, ставшая инструментом искоренения русского европеизма. Кстати, сам Грозный – потомок Мамая по материнской линии, что красноречиво говорит о степени «конвергенции» Москвы и Орды.

Московия, которую официозная историография почему-то именует «Московской Русью», унаследовала от Орды «военную организацию, фискальную систему, посольский обычай, протокольную традицию государственных канцелярий», а, главное, комплекс социальных и индивидуальных норм, разрушительных для русской личности в ее изначальном качестве.

Петр Первый явил собой реакцию русского европеизма, впрочем, оперируя вполне азиатскими методами, оставаясь в пределах ордынско-имперской парадигмы. Да, в определенном смысле Петербург стал «реинкарнацией» Новгорода; но Петр, будто в насмешку, «небесным патроном» своего детища избрал… Александра Невского. Тем самым он как бы выдал «черную метку» всей российской вестернизации. Невский вернулся в лице Ленина и вновь поворотил страну «лицом к Востоку».

Эпоха Николая Второго с ее прекрасным «серебряным веком» – этот тот максимум европеизма, на который способна Орда-Россия как культурно-государственный феномен. Тем яростней стала реакция азиатчины, тлевшей в глубинах российской жизни. Большевизмом, ГУЛАГом и «железным занавесом» ответила Россия на двухсотлетние попытки сделать ее «фасадом Европы». Расстояние от башни Вячеслава Иванова до колымских бараков оказалось ужасающе малым.

Таков, вкратце, генезис антирусского Российского государства, которое в своих базовых параметрах существует и поныне. Русские – заложники этого государства, этой «евразийской империи», ее вечные и главные данники. Самую страшную дань Орде-России они выплатили во время ее последней войны с Европой, в 1941-1945 гг.; тогда, наконец, сбылась мечта Невского о великом походе на Запад – недаром среди главных советских орденов того времени фигурирует и орден Александра Невского.

Помните осенние предвыборные плакаты «План Путина – победа России»? План Путина – это возвращение России к ее основной исторической парадигме – авторитарно-бюрократической, имперско-централистской и антизападной, несколько поколебленной в эпоху горбачевско-ельцинского «Февраля». Сворачивание демократии, наступление на права регионов, истерика вокруг Бронзового солдата, реанимация совковой риторики времен «холодной войны», газпромовский империализм – все это находится в контексте названного процесса. Российский антизападный миф вновь активизирован – не стоит обманываться «либерализмом» Дмитрия Медведева. Мы в очередной раз вступили в период феодальной, ордынско-имперской реакции. Каков ее потенциал – разговор особый. Как бы то ни было, необходимо решительно противопоставить ей ценности и пафос русской национально-буржуазной революции, историческим символом которой, несомненно, является Великий Новгород. Национал-демократический проект – это стремление разорвать заклятие Орды-России; заклятие, наложенное на русскую судьбу в роковом ХIII веке.

Только поняв план Невского, можно понять план Путина.

Осень 2007- зима 2008, Залесье.

ВЕЛИКИЙ ПЕРЕЛОМ. часть 1

Опыт альтернативной историософии

…Не слушая голоса крови родной,
Вы скажете: «Станем к варягам спиной,
Лицом повернемся к обдорам!».
А.К. Толстой

Пожалуй, только для русского народа далекое историческое прошлое столь актуально. Когда-то Иван Солоневич горько сожалел, что русским антикоммунистам не довелось довоевать в гражданскую войну. В действительности, вся наша история, начиная с ХIII века – «недовоевана». Ее счета не закрыты. Она взывает к переосмыслению и действию, к великой информационной войне за новые смыслы (собственно, национал-демократический проект – это, прежде всего, выстраивание новой, подлинно русской смысловой парадигмы).

Когда-то Виктор Суворов писал в предисловии к своему «Ледоколу», что этой книгой он выбивает из-под Совка его последний миф – миф о «великой победе», подобно тому, как выбивают табуретку из-под ног приговоренного к повешению. Так вот: пора выбить табуретку мифологем из-под Российского государства, раз и навсегда противопоставив Русь России, русских – империи.

Мой очерк - о нашем ХIII столетии. Все наши беды – оттуда. Именно тогда, на пепелище свободной Руси, были заложены основы чудовищной державы, ставшей исторической ловушкой для нас, русских, и в которой мы существуем до сих пор. Это государство-монстр сначала называлось Золотая Орда, потом – Россия, затем – СССР, потом опять – Россия. Оно меняло имена, но не меняло своей сути, всегда оставаясь в отношении русского народа системой Отчуждения и Тягла. Середина рокового ХIII столетия – это время Великого Перелома русской исторической судьбы, в сравнении с которым так же именуемая сталинская коллективизация – всего лишь игрушки. И если Сталиным этого первого Великого Перелома был, конечно, Батый, то Кагановичем – Александр Невский.

1. Корень зла

Начать, видимо, надо с основания Москвы. Землями, на которых возник этот город, ранее владел некий Кучко - боярин, новгородский колонист. Он был потомком тех новгородцев, что поселились в этих местах еще до приглашения Рюрика. Но пришел Юрий Долгорукий и начал, по словам историка И. Забелина, «стеснять полное приволье здешних старожильцев, особенно богатых земских бояр, из старинных новгородских колонистов». Обычное дело для Москвы: даже ее первые шаги в истории ознаменованы «наездами», закручиванием гаек и борьбой за укрепление «вертикали власти». Очевидно, Юрий Долгорукий, навязывал себя новгородским колонистам в качестве этакой административной «крыши» (понятно, почему его памятник стоит напротив нынешней московской мэрии). Кучко послал Юрия куда подальше и в результате был убит. Его сыновей Долгорукий отослал во Владимир, к своему сыну Андрею, будущему Боголюбскому. Один из них позднее и возглавил успешный заговор против Андрея.

Монархисты часто именуют Андрея Боголюбского первым царем, что неслучайно. Этот сын степнячки (его матерью была половецкая княжна), амбициозный и жестокий, заложил основы будущего самодержавия. По существу, он противопоставил Северо-восточную Русь, Залесье всей остальной Руси, создавая особый культурно-государственный феномен, который позднее получит название Московии. Андрей первым начал московитское «собирание русских земель», подмяв рязанских, муромских, смоленских, кривских, волынских князей. Деталь, ставшая определяющей для позднейшей московской экспансии: взяв в 1169 году Киев, Боголюбский отдал его своей рати на трехдневное разграбление. Это было неслыханно: князья-«междоусобники» не поступали с русскими городами так, как этот «собиратель». Л. Гумилев отмечает, что для Андрея «Киев был столь же чужим, как какой-нибудь немецкий или польский замок». Сказано верно, но недостаточно. Чужой для Андрея Боголюбского была вся Русь как таковая: вольная, самобытно-регионалистская, с европейской культурой и вечевым строем. Андрей отстаивал принципиально иную цивилизационную модель, он хотел русскую историю переформатировать в историю российскую. Но время еще не пришло. Живи Боголюбский на шесть десятков лет позже, то обрел бы в этом деле могущественного покровителя – Батыя.

Аппетит приходит во время еды. Растоптав Киев, Боголюбский решил взяться за вольный Новгород, которому готовил ту же участь. Огромное войско, состоящее из дружин вассальных князей, повел его сын Мстислав, выжигая села, убивая старых и малых, обращая в рабство женщин и детей. Так были намечены маршрут и стиль будущих захватнических походов Ивана Третьего и Ивана Грозного. Однако у стен Новгорода «низовские» рати были наголову разгромлены. Час торжества московщины еще не пробил – вероятно, и потому, что русские Залесья в те времена еще считали новгородцев своими, не шибко отличаясь от них культурно-политическим ладом. Залесская Русь знала вечевой быт; даже в начале эпохи татарщины, в 1260-х гг., народ во Владимире, в Суздале, в Переяславле, в Ростове Великом, в Ярославле поднимался против ханских баскаков по зову вечевых колоколов. И позже, в 1290 году, жители Ростова, как пишет историк С.М. Соловьев, «встали вечем на татар». Это уже потом залесцы, превращенные в московитов, будут называть новгородцев «вечниками-крамольниками», а само слово «вече» на Москве станет синонимом беззакония и бардака.

В конце концов, Андрей был убит в результате заговора, который инициировал сын боярина Кучки, Иоаким. Тут дело, думаю, не только в личной мести, но и в невозможности отстранить Боголюбского от власти путем демократической процедуры: институт веча, скорее всего, был парализован княжеским самовластьем. Даже монархические историки вынуждены констатировать всенародную радость по поводу смерти Андрея: «казалось, что государство освободилось от тирана». Началось восстание и всеобщее избиение функционеров ненавистного авторитарного режима. Народ с трудом утихомирили церковники, вероятно, вещавшие, что политику князя исказили негодные чиновники и судьи – один из базовых мифов российской государственности от Боголюбского до Путина.

2. «Дан приказ ему – на Запад…»

Александр Невский – это родовая «реинкарнация» Андрея Боголюбского, который как будто «восстал из склепа». Скорее всего, еще до своего появления в Новгороде Александр понял, что нашествие монголов дает ему уникальный шанс на осуществление заветной цели своего предка: создание изоляционистской автократии.

Александр решил использовать Батыя, предложив ему себя в качестве главы коллаборационистского режима на Руси. Он решил подмять под себя вольные русские регионы, опираясь на Орду, сделав ее своей «крышей», гарантией своей диктаторской власти. Все русские – рабы Александра, а он сам – раб хана, вот формула власти Невского.

Но это означало тотальную смену исторической парадигмы. Русь – часть Запада – должна была стать врагом Запада. То есть перестать быть Русью, как хотел еще Боголюбский.

Оправдать столь радикальный поворот к Востоку можно было лишь при помощи мифа о вечной и смертельной угрозе с Запада, пресловутом Drang nah Osten. И Александр, пользуясь случаем, приступил к созданию этого базового российского мифа.

Летом 1240 г. шведская флотилия под командованием ярла Биргера вошла в устье Невы. Речь идет о заурядной пограничной «разборке», какими пестрит история средневековой Европы и этого региона в частности: неуемные новгородцы, что называется, достали шведов опустошительными набегами в Финляндию – на это прямо указывает Карамзин, очевидно, знакомый с западными хрониками. Разумеется, захватывать Новгород никто не собирался, о чем красноречиво говорит следующее обстоятельство: придя на Неву, шведы встали лагерем в устье Ижоры, после чего прислали в Новгород послов для переговоров. Спрашивается, если они намеревались идти на Новгород, то зачем теряли драгоценное время, давая новгородцам возможность мобилизоваться? Ответ очевиден: шведы и не строили никаких глобальных захватнических планов, а пришли на Неву, чтобы продиктовать новгородцам свои условия решения пограничных вопросов, для чего и прислали в Новгород своих послов.

В вольном городе разгорелась бурная общественная дискуссия о том, как решать проблему: просить помощи у суздальского князя Ярослава? Новгородские граждане идти на это явно не хотели, поскольку хорошо знали нравы «низовских» заглотчиков. Очень многие, наиболее дальновидные, предлагали согражданам не валять дурака и просто раз и навсегда принять шведское подданство. Западнические настроения в Новгороде, как и в других регионах, преобладали – просто в силу господствовавшей тогда среди русских европейской самоидентификации. Однако нашлись отщепенцы, возможно, инициированные из Суздаля, которые под шумок пригласили в Новгород сына князя Ярослава, Александра. Надо отдать должное его энергии и решительности. Он понял, что может ухватить судьбу «за хвост».

Его «войско» составил маленький суздальский отряд и горстка новгородских добровольцев – уже это показывает, что экспедиция на Неву была в Новгороде непопулярной. Наверняка не так много было и шведов, ибо в противном случае Александр, располагая ничтожными силами, на них просто не пошел бы. Шведы, не ожидавшие удара, как известно, потерпели поражение; русские потери составили… 20 человек, причем в основном это простые ратники-ополченцы из числа новгородцев. Л. Гумилев пишет, что «шведы были разбиты наголову и ночью бежали на кораблях с места разгрома». Тут далеко не все ясно. Почему шведы бежали лишь ночью? Если они были разбиты, то почему оставались на месте разгрома до ночи, и что при этом делали русские? Говорят, что шведы жали темноты, чтобы под ее покровом уйти восвояси. Карамзин, например, так и пишет: «Темная ночь спасла остатки шведов». Однако многие исследователи задаются вопросом: настолько ли темны ночи в тех широтах в середине июля?

Наконец, сколько было у шведов кораблей? Четких сведений об этом нет ни в летописях, ни в трудах классиков отечественной историографии. Известно лишь, что новгородец Миша «со товарищи» в ходе боя вывел из строя три корабля; кроме того, на три же корабля (по Карамзину – на два), впоследствии «потонувшие», шведы погрузили павших командиров. Разумеется, надо учитывать, что речь идет не о трехмачтовых фрегатах времен Карла XII, а о боевых ладьях вроде норманнских драккаров, средней вместимостью человек 50. В одном популярном художественно-патриотическом описании Невского боя, очевидно, призванном поразить читателя страшной картиной западного «нашествия», говорится о двух десятках шведских ладей. Хорошо, допустим. Получается, пришла примерно тысяча шведов. Но даже в такой версии все эта история не очень-то похожа на попытку завоевать Новгород, и уж тем более – на «крестовый поход против Руси». Судите сами. С.М. Соловьев мимоходом упоминает следующий эпизод, один из множества подобных: в 1292 году шведы пришли на Неву «в числе 800 человек: 400 пошли на корелу, 400 на ижору». Однако никому, в том числе и Соловьеву, не приходит в голову именовать эту рядовую вылазку «крестовым походом», «цивилизационной агрессией Запада» и т.п. Совершенно ясно, что Невский бой – яркий пример того, как достаточно заурядный исторический ФАКТ превращают в знаковое СОБЫТИЕ, в мифологему.

Независимые историки обращают внимание на следующие детали. Летопись сообщает, что в битве пали «воевода шведов Спиридон и епископ их». Во-первых, бросается в глаза имя воеводы, довольно странное для шведа. Кстати, в шведских источниках оно не упоминается. Теперь о епископе. Историки от фофудьи, кричащие о «крестовом походе», непременно пишут о его участии в экспедиции. Однако известно, что все шведские епископы того времени умерли своей смертью, благополучно пережив события на Неве. Одно из двух: либо упомянутый епископ не погиб, либо его вообще не было на месте предполагаемых событий. Лично я склоняюсь ко второй версии.

Наконец, в шведских источниках нет никаких упоминаний о ранении в лицо, которое якобы нанес ярлу Биргеру Невский «острым своим мечом» (в другом изложении – копьем). Как справедливо отмечают независимые историки, сие странно, поскольку в те суровые времена было принято гордиться шрамами, полученными в бою – это являлось составной частью воинской этики средневековья.

Некоторые исследователи, работающие вне поля российской церковно-государственной мифологии, рисуют такую картину событий. Александр с отрядом прибыл на место событий дня за два до прибытия шведов, которые приплыли максимум на трех кораблях в количестве 150-180 человек. Речь шла об обычном разделе сфер влияния. Летописцы же изложили «эпическую» версию Александра, поддержанную церковниками (надо полагать, что именно они «усилили» рассказ Невского благочестивым «видением» бывшего язычника Пелгусия, имеющим явный миссионерский прицел).

Александр получил почетное прозвище «Невский» - очевидно, при помощи православной церкви, всегда рассматривавшей Запад как опасного религиозного конкурента в борьбе за русскую паству. Вероятно, именно стараниями попов рядовая военная экспедиция шведов была представлена в дошедшем до нас сказании как крестовый поход «римлян», как называли тогда латинян-католиков. Сами новгородцы никогда не стали бы давать Александру высокие прозвания, поскольку ничего судьбоносного и исторического в Невском бое не видели. Более того: оставаясь западниками, они сразу же после него указали князю Александру «путь чист».

Нева – это лишь первый этап сотворения российского антизападного мифа. Вторым и главным этапом стало пресловутое «Ледовое побоище». Ему предшествовали следующие события.

В Пскове была сильная прогерманская партия, считавшая, что сохранение русской идентичности требует интеграции с Европой. Сильной она, скорее всего, была потому, что опиралась на значительную часть псковичей. Однако не все поддерживали германофилов, как всегда, нашлись и «патриоты». Очевидно, в Псковской республике разгорелся политический кризис по поводу выбора внешнеполитического вектора. На подмогу западникам вместе с князем Ярославом Владимировичем пришли немцы, возможно на основе каких-то договорных соглашений. Это более чем вероятно: военные союзы Пскова с Орденом заключались неоднократно. И неслучайно, что во время Второй мировой войны немецкие власти издавали в Пскове и Новгороде специальные книги, в которых доказывали, что времена наибольшего процветания этих русских земель отмечены их дружбой с немцами и шведами.

Псков открыл немцам ворота и они без боя вошли в город, где стал править некто Твердило Иванович, очевидно, лидер западников. Между тем, немцы начали выяснять отношения с Новгородом: заняли Вотскую пятину, укрепились в Копорье, принялись терроризировать на дорогах новгородских купцов.

Что за этим стояло, сегодня однозначно сказать трудно, возможно – какие-то старые претензии рыцарей к новгородцам по территориальным и торговым вопросам. История взаимоотношений Новгорода с немцами и шведами пестрит и военными конфликтами, и мирными договорами «по старине» - эта формула свидетельствует о том, что добрые отношения Новгорода с западными соседями имеют свою традицию. Именно дружба с Западом, а не конфликты с ним составляла доминанту новгородской внешней политики. В Новгороде издавна были немецкие и готландские торговые дворы, где зарубежные купцы пользовались полной независимостью, вплоть до судебной. Кроме того, эти дворы обладали экстерриториальностью: заходить на них мог только княжеский посол. Наконец, когда в течение XIII века возник славный Ганзейский союз (Hanse), объединивший порядка семидесяти городов Северной Европы, Новгород, наряду с Брюгге, Бергеном и Лондоном, стал одним из его главных опорных пунктов. Более того: именно в Новгороде была учреждена главная контора Ганзы. Как пишет Карамзин, Ганза старалась всячески угождать новгородцам, пресекала злоупотребления, строго следила за качеством привозимых товаров. Очевидно, неслучайно начало упадка Ганзейского союза (конец XV века) совпадает с началом московской оккупации Новгорода, длящейся по сей день – в этом году ее печальный юбилей: 530 лет.

Характерно, что даже такой признанный «русофоб» как Альфред Розенберг в своей знаменитой книге пишет: «Руины Новгорода и Висби говорят так же громко о нравственной силе, как и ратуши Брюгге, Любека, Бремена». Как видим, Новгород назван первым в ряду славных ганзейских городов. «Нравственная сила», т.е. дух свободы и достоинства - точнее не скажешь. Кстати, в Висби, на острове Готланде, новгородские купцы имели свою церковь.

Наконец, и это надо прямо сказать, что новгородцы, как и их соседи по Балтике, были отнюдь не «голуби мира». Ушкуйники ходили не только на восток и не только в ответном порядке. Их боевые ладьи пересекали и Варяжское море. Но это были, так сказать, исторические будни Северной Европы, отнюдь не нарушавшие ее цивилизационной целостности.

Немцы хотели захватить Новгород? Сильно сомневаюсь в этом. Обратимся к Л. Гумилеву как наиболее яркому представителю антизападной исторической школы. В книге «От Руси к России» (М., 1992), описывая события середины XIII века, он утверждает: «К русским немцы и шведы относились еще более жестоко, нежели к прибалтам. Если, к примеру, захваченных эстов обращали в крепостное состояние, то русских просто убивали, не делая исключения даже для грудных детей». Это сказано на странице 124. А на странице 127 читаем: «Большинство новгородцев твердо придерживалось прозападной ориентации». Где же логика? Запад строит в отношении Руси захватнические планы, более того: грозит тотальным геноцидом русского населения, а новгородцы, тем не менее, стоят за союз с Западом. Причем твердо стоят. «Мы от рода варяжска!» - любили говаривать в Новгороде, подчеркивая свою европейскую идентичность. Что-то тут не вяжется у Л. Гумилева и у патриотической историографии в целом. Похоже, на нее сильно повлияли известные сценки из советского агитфильма «Александр Невский», заточенного на «освободительную» войну с Европой.

Итак, Новгород для решения своих локальных проблем вновь призвал князя Александра и тот в 1241 году взял обратно Копорье. А в 1242 г. впервые поехал в Орду.

В датировке этой поездки историки «плавают». Одни называют 1242 год, другие – 1247-й, третьи – 1251-й. Что называется, выбирай на вкус. Лично мне наиболее вероятной представляется первая дата.

Согласно официозной историографии, Невского позвал Батый. Однако предполагаю, что Александр ждал этого приглашения, зная, что оно обязательно последует. Возможно, что Александр даже инициировал его. Невскому был очень нужен этот визит, чтобы предложить себя Орде в качестве преданного и выгодного коллаборациониста, уже зарекомендовавшего себя как бескомпромиссного антизападника. Визит более чем удался: Александр был привечен, обласкан, его геополитическая и культурно-расовая ориентация нашла полное понимание татар – ведь они сами только что, в 1241 г., дрались с европейскими рыцарями при Лигнице, в Силезии, и были разбиты ими при Оломоуце, в Чехии. Невский стал побратимом ханского сына, царевича Сартака, а значит, приемным сыном Батыя. Очевидно, так хан решил утешить своего верного вассала, только что схоронившего своего настоящего, кровного отца – Ярослава.

3. «Лед тронулся!..»

Теперь, заручившись ордынским «крышеванием», можно было действовать дальше. Как пишет Л. Гумилев, Невский «со своими суздальскими, или, как тогда говорили, «низовскими» дружинами при поддержке новгородцев и псковичей напал на стоявший в Пскове немецкий отряд». Заметим: опять основная часть воинства Александра – суздальцы, а местные, что называется, лишь на подхвате. Новгород явно не хотел увязать в этой ситуации. Зато Невский был кровно заинтересован в эскалации конфликта, в раздувании его «исторического значения».

Итак, Александр выбил немцев из Пскова, сверг западническую администрацию, а затем вторгся в Чудскую землю – во владения Ордена. Кстати, этот момент в упомянутом фильме С. Эйзенштейна выделен особо: лента, появившаяся в прокате в 1941 году, снималась года за три до этого, во времена, когда гремел сталинский лозунг «Бить врага на его территории!». Советский писатель К. Симонов излагал его поэтически: «Под Кенигсбергом на рассвете мы будем ранены вдвоем…». Написано, заметим, еще в 1938 году. Об этой доктрине «активной обороны» много и хорошо рассказывает в своих книгах Виктор Суворов. В фильме Невский в исполнении артиста Черкасова зычно произносит: «Не можешь биться на чужой земле – нечего тебе делать и на Отчине! На чужой будем биться!».

Александр вошел в «логово фашистского зверя» - в Ливонию и, как сказывает летопись, «распустил все свои полки за добычей». И тут начинаются сплошные загадки. По С.М. Соловьеву, ливонцы встретили один из русских отрядов и разбили его; «когда беглецы принесли Александру весть об этом поражении, то он отступил к Псковскому озеру и стал дожидаться неприятеля на льду его, который был еще крепок 5 апреля». Л. Гумилев рисует совсем другую схему военных действий: «Освободив Псков, он (Невский) двинулся на главные силы ливонцев, которые отступали, минуя Чудское озеро. На западном берегу озера, у Вороньего камня, немцам пришлось принять бой».

Так что же было на самом деле? Наступали немцы или отступали? Где произошел бой? На Псковском озере или на Чудском? Вообще-то это разные водоемы, хотя и соединяющиеся посредством Теплого озера. Наконец, на каком берегу Чудского озера находится Вороний камень? Например, в книге «Мир истории. Русские земли в XIII-XV веках» (М., 1986), одним из соавторов которой является известный советский историк И. Греков, помещена схема Ледового побоища, согласно которой Вороний камень находится на восточном берегу, а не на западном, как утверждает Л. Гумилев. На западном берегу находится Узмень – согласно названной схеме, «другое предполагаемое место побоища».

Итак, не очень понятно, ГДЕ произошло «Ледовое побоище». Столь же неясно, КАК оно происходило. В принципе, все официозные историки рисуют следующую картину. Рыцари, построившись клином («свиньей»), ударили в центр русского войска, состоявший из полка пешего строя, и проломили его. Когда немцы уже достаточно углубились в русский тыл, их атаковала с флангов русская конница. Таким образом, ливонцы угодили в клещи. А тут еще, как пишут, под ними и лед треснул.

Насколько правдоподобна эта картина? Впору задаться вопросом: а был ли мальчик? И если был, то, может быть, какой-то совсем другой? Что заставило немцев, построившись плотной конной массой, броситься, очертя голову, по весеннему льду на русский пеший центр, забыв о его конном прикрытии на флангах – сказать очень трудно. Тут даже иные патриотические историки выражают недоумение, сводя все, в конечном счете, к «гениальности» Александра Невского, как-то побудившего ливонцев к таким действиям.

А, может быть, секрет его «гениальности» - в только что состоявшемся визите в Орду, где он прошел ускоренный курс татарского военного искусства? Может быть, не было никакого конного удара с флангов, а был конный удар с тыла, удар засадного конного полка – коронный прием татарской тактики, позднее примененный против татар же на Куликовом поле? Косвенно это подтверждает С.М. Соловьев: «Немцы и чудь пробились свиньею (острою колонною) сквозь русские полки и погнали уже бегущих, как Александр обогнал врагов с тыла и решил дело в свою пользу…». Невольно задаешься вопросом: а уж не из татар ли и состоял этот засадный полк?

Предположение сие не выглядит фантастическим, если вспомнить, что еще задолго до монголов иные из русских князей для решения своих политических проблем приводили на Русь половцев и печенегов. Так же действовал и Александр Невский, когда десятилетие спустя после Ледового побоища, в 1252 году, навел Неврюеву рать на своего брата-западника Андрея. Вполне возможно, что он сам шел с этой ратью. Почему же не предположить, что уже из своей первой поездки в Орду Александр вернулся вместе с татарским конным полком?

Косвенно в пользу версии о татарском участии в «Ледовом побоище» говорит такой эпизод. Через шесть лет после смерти Александра Невского, в 1268 г., новгородцы не от шибко большого ума решили захватить датскую крепость Раковор (теперь это Раквере недалеко от Таллинна). Как пишет С.М. Соловьев, «вошли они в Немецкую землю и начали опустошать ее, по обычаю». Им Орда в спину дышит, а они на пустом месте устраивают свару с естественными союзниками! В Раковорской битве новгородцы разбили объединенное войско немцев и датчан. Те решили устроить ответный поход и уже собирались переходить границу – реку Нарову. В Новгороде собрались соединенные «низовские» отряды, среди которых был татарский конный отряд в 500 сабель под командованием владимирского баскака Амрагана. Немцы предпочли заключить мир, ибо, как пишет летописец, «зело бо бояхуся имени татарского». Вряд ли немцы боялись татар, хоть и помнили, конечно, Лигницу. Думаю, что немцев остановило, прежде всего, опасение подтолкнуть Новгород к Орде.

Также известно, например, что в 1275 году некие русские князья «ходили на Литву вместе с татарами и возвратились с большою добычею». Почему бы Александру Невскому было не пойти вместе с татарами против немцев в1242-м?

И он, разумеется, пошел! К нашему счастью, сохранились западные источники, которые подтверждают это однозначно. Германский хронист Рейнгольд Гейденштейн пишет, что Псков «был взят немцами, как гласит предание, около 6750 (1242) года. Однако немного спустя после того Александр Ярославич из рода Мономахова возвратил свободу городу; будучи отправлен ханом татарским Батыем и получивши в подмогу татарские вспомогательные войска, он победил в сражении ливонцев и затем по договору возвратил город». Совершенно очевидно, что речь идет о «Ледовом побоище».

Вот только ледовым ли оно было? Согласно немецким хроникам, бой происходил не на льду, а на твердой земле. Вполне вероятно, что красочную историю про тевтонов, тонущих в студеной воде Чудского озера, поведал летописцам неиссякаемый Невский. Кстати, она подозрительно напоминает один исторический эпизод в духе средневековой «войны крепостей»: «В 1234 году князь Ярослав (отец Невского – А.Ш.) со своими полками и новгородскими выступил на немцев под Юрьев и стал недалеко от города, отпустив людей своих воевать окрестную страну для сбора съестных припасов, что называлось тогда «воевать в зажитие». Немцы сделали вылазку из Юрьева, другие из Оденпе, но русские побили их; несколько лучших немцев пало в битве, но больше погибло их в реке, когда под ними обломился лед; русские, воспользовавшись победою, опустошили их землю, истребили хлеб…» (Соловьев). Напрашивается предположение, что именно эта история, очевидно, произведшая на Александра сильное впечатление, стала «инспирирующим источником» для его басен о «Ледовом побоище». Вряд ли немцы были настолько бестолковы, чтобы регулярно проваливаться под лед в ходе военных действий.

Можно лишь догадываться, насколько мифологизированы интересующие нас события на ливонских рубежах. Взять хотя бы вопрос о потерях Ордена в «Ледовом побоище». Он немаловажен, поскольку может дать представление об истинном масштабе столкновения. Историки, ссылаясь на Софийскую летопись, пишут, что немцы потеряли 500 человек убитыми, 50 рыцарей попали в плен. Некоторые, тот же И. Греков, утверждают: не просто 500 человек, а 500 рыцарей; отсюда делается вывод, что в сражении, якобы, участвовало раза в три-четыре больше. То есть получается, Орден выдвинул против Невского как минимум две тысячи рыцарей!

Этим историкам-фантастам хорошо бы знать, что подобные массы рыцарской конницы – явление исключительное. Вряд ли «Ледовое побоище» хоть в какой-то мере сопоставимо с грандиозной битвой при Грюнвальде (1410), где на стороне Верховного магистра тевтонов выступили около 3000 рыцарей, большую часть которых составили рыцари-миряне из разных стран Европы (тевтонов как таковых там было не более 250). Даже Л. Гумилев, завзятый апологет Невского, признает, что в «Ледовом побоище» участвовало от силы несколько десятков рыцарей, разумеется, не считая обычных воинов; соответственно, и собственно рыцарские потери были совсем иными. Здравомыслящие историки указывают, что 500 рыцарей, якобы павших на Чудском озере – это абсолютный миф, поскольку такого количества рыцарей не было во всем Ордене. Согласно немецким источникам, Орден потерял 20 братьев убитыми и 6 – пленными.

Так называемое «Ледовое побоище» – это заурядная феодальная распря регионального значения; показательно, что ливонский магистр в ней вообще не участвовал. Не думаю, что «Ледовое побоище» по масштабу и значению превосходит ту же Раковорскую битву, которую историки никогда не относили к разряду «эпохальных» и «исторических».

Раздувать миф о «Ледовом побоище» было выгодно Александру Невскому с его идеей «поворота к Востоку», а также православным церковникам, выступавшим за противостояние с «латинянами». Возможно, что именно люди в рясах и повлияли на записи в Софийской летописи о ливонских потерях. Не исключено, что сыграл свою роль и своеобразный новгородский гонор летописца или то обстоятельство, что запись велась со слов участников боя, а они, естественно, были склонны преувеличивать масштаб события. Вообще о том, можно безоговорочно доверять летописным сообщениям, говорит хотя бы такой штрих: согласно «Симеоновской летописи» во главе невской экспедиции шведов 1240 года якобы стоял сам король (в действительности, как мы знаем, ее возглавлял ярл Биргер, зять короля).

Основная часть новгородцев совсем не склонна была потакать далеко идущим планам Александра Невского, хорошо понимая, что он втягивает Новгород в историческое противостояние с Западом, точнее, стремится отколоть от Запада Новгород и Русь в целом. Характерно, что сразу же после «Ледового побоища» вече в очередной раз указало триумфатору «путь чист». Но он еще вернется на Волхов – в качестве ордынского карателя-садиста.

(ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ)

Новый русский национализм

Выступление на «Новгородском вече» (Великий Новгород, 4-5 января 2007 года)

Минувший год — это год не только поистине исторического разделения на «имперцев» и «националистов» и острой полемики между ними. Главное, что в прошедшем году обозначились четкие параметры НОВОГО РУССКОГО НАЦИОНАЛИЗМА, который представляет собой принципиально новое явление в российском идейно-политическом и культурном спектре.

1. Прежде всего, отметим, что впервые в российской истории русский национализм позиционирует себя как явление антиимперское. Отныне русское окончательно разошлось с государственническим и тем более имперским. Русские осознали свои интересы вне «привязки» к интересам государства Российского, то есть как интересы СОБСТВЕННЫЕ, отличные от целей и задач Империи, а нередко даже и как противоположные последним. Русские более не видят смысла своего исторического бытия в поддержке и защите Империи, поскольку, как показывает опыт, она всегда существовала только за счет планомерной, системной эксплуатации основного народа России. И все нынешние неоимперские мобилизационные проекты обязательно подразумевают именно это. МОБИЛИЗАЦИОННОЕ БРЕМЯ ОПЯТЬ УГОТОВАНО, ПРЕЖДЕ ВСЕГО, РУССКИМ. Что это такое конкретно-исторически, хорошо известно: централистский, военно-административный режим, репрессивно-тягловая система, новый НКВД и новый ГУЛАГ. Никаким другим имперское возрождение не может быть в принципе.

2. Новый русский национализм отвергает не только идею Империи; он означает ревизию идеи России как таковой — «будь то Третий Рим или Третий Интернационал». Прежде всего это выражается в решительном отказе от исторического и культурно-политического москвоцентризма. Все большую популярность получает альтернативное видение истории, исходящее из противопоставления европейской Новгородской республики как аутентичного русского культурно-государственного феномена и Московской деспотии, которая рассматривается как осколок и продолжение Золотой Орды. Соответственно актуальной политической проекцией такой историософии является идея регионалистского самоопределения русских в Евразии с последующим образованием некой «конфедерации Русь», которая наследовала бы линию развития домонгольской «многополярной» Руси, прерванную Батыем.

3. Еще одна, крайне важная составляющая нового русского национализма. Как известно, на протяжении длительного отрезка истории общественно-политическая и культурологическая мысль в России определялась полемикой между, условно говоря, почвенниками и западниками. При этом априори предполагалось, что первые — это носители корневых, национальных ценностей, а вторые – глашатаи космополитической схоластики, чуждые «особому пути» России. Так вот, сегодня впервые РУССКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ ФОРМУЛИРУЕТ СЕБЯ С ПОЗИЦИЙ ЗАПАДНИЧЕСТВА. Он рассматривает русских как европейский народ, который в силу исторического «несчастного случая» попал в «азиатскую историю». Соответственно, своей основной задачей новый русский национализм видит возвращение русских в европейскую историю.

4. Крайне важно подчеркнуть, что в отличие от классического российского патриотизма, ориентированного на различные виды политического авторитаризма (монархия, сталинизм, фашизм, «суверенная демократия»), новый русский национализм позиционирует себя в качестве ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО направления. Причем, это не тактическая уловка, а глубоко принципиальная позиция. Новые русские националисты убеждены в том, что авторитарно-государственническая модель абсолютно не соответствует культурно-расовым архетипам русского сознания. Последние наиболее полно были воплощены в феномене ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА, уничтоженного Московским самодержавием. Именно Москва насадила ложное представление о самом типе русского человека, побудив К. Леонтьева к известному тезису о том, что он, русский, дескать, «специально не создан для свободы». Новые русские националисты убеждены, что для пробуждения изначальной культурно-расовой сущности русского человека ему необходима европейски понимаемая свобода. Именно она более всего соответствует природе русских, в то время как традиционная российская патриотовщина сводится к большей или меньшей апологии кнута. Итак, эллинская полисная демократия, республиканизм раннего, неимперского Рима, наконец, вечевой строй Новгорода и Пскова, казачий круг независимого, домосковского Дона — вот дискурс, адекватный русскому психотипу. Короче, если расхожая патриотовщина несет палочную традицию неволи и тягла, то новый русский национализм наследует ТРАДИЦИЮ ВОЛЬНОСТИ.

5. И, наконец, еще один, весьма деликатный аспект, последний в перечне, но далеко не последний по важности. Речь идет, конечно, о т.н. «неоязычестве», которое я рассматриваю как творческий мировоззренческий посыл, наиболее адекватный новому русскому национализму. При этом необходимо сразу же подчеркнуть, что речь не идет о создании какой-либо «неоязыческой церкви», поскольку новые русские националисты не намерены менять одну духовную тиранию на другую, пусть и явленную в виде новоиспеченных «языческих» попов. Тем более речь не идет о «государственном язычестве», ибо новому русскому национализму глубоко чужд всякий государственнический пафос, тем более — в области мировоззрения. Короче, если идеалом нашенских православных патриотов является «новое средневековье» с его неизбежной инквизицией, то новому русскому национализму видится Новая Античность, которая есть прежде всего возрождение целостности, свободы и достоинства европейского человека.

Р.S. Как верно отметил Михаил Пожарский, наш европеизм предполагает не ориентацию на бюрократию нынешнего ЕС, а определенный «цивилизационный вектор».