Русский Февраль

Февральская революция, а проще Февраль с большой буквы. Для одних – предбанник Октября с большой буквы, а для других его антипод. На весенних ветерках хорошо размышляется об этом важном событии.

Апогей и катастрофа (к счастью, не окончательная) русского европеизма, русского западничества. Краткий исторический миг русской демократии, противоречивый, но сладостный – спустя четыре века после пленения вечевого колокола на Волхове. Несколько столетий борьбы с российским ордынством, с вертикалью власти и горизонталью народной спины принесли скоропортящийся плод Февраля.

Марфа Борецкая и Андрей Курбский, Чаадаев и декабристы (только не Пестель), наконец, Серебряный век с его поэтами и художниками, купцами и философами, аристократами и демократами, великая, давняя русская альтернатива ордынско-имперской истории – все это «выстрелило» в Феврале пламенем, кровью и шутовством одновременно.

Февраль – дитя Петербурга. Петр, конечно, не упразднил ордынскую модель, он и не собирался это делать – он просто переодел ее в немецкий кафтан. Однако при этом Петр был вынужден легализовать в России европейскую культуру, позволить русским снова быть европейцами. Европеизм двести лет копился в российском безвременьи, рождая чудовищное противоречие между характером культуры, менталитета образованного слоя и характером государства. Копился, чтобы в Феврале попытаться вернуть русских в историю. Но инерция безвременья, инерция Степи оказалась мощнее. Степь ответила реакцией – Октябрем.

Уже в самом Феврале проступал будущий Октябрь, как грязь сквозь снег. Эти бессмысленные лузгающие толпы, заплевавшие шелухой все: Питер, Думу, великую историческую Возможность. Матросы-братишки, их дикие расправы с балтийскими офицерами. Это уже был багровый отсвет грядущего красного террора, трупный запах ЧК.

Да, Февраль несовершенен, в чем-то даже убог. На нем видны родимые пятна «проклятого прошлого», с которым он намеревался покончить. Вадим Штепа верно их отметил: «Тот же сверхцентрализм, отказ признавать региональные движения, лозунг "войны до победного конца" и т.п. Кстати, если бы тогда сразу же заключили мир с Германией - большевики бы просто не появились...». О сверхцентрализме: вскоре после Февраля на Дону собрался Войсковой Круг и провозгласил суверенитет области по образцу «допетровских времен». В ответ Керенский объявил это «изменой революционной родине» и готов был бросить на казаков два военных округа. То есть собирался продолжить в отношении казачества политику царей…

Да, Февраль неоднозначен. И все же. Нельзя сказать, что русская демократия совсем уж не состоялась. Выборы в Учредительное Собрание – прямое следствие Февраля. Они говорят о весьма высокой, по сравнению с нынешней, гражданской зрелости народа. Не случайно «учредилка» стала объектом особой ненависти большевицких узурпаторов – характерно, что и нынешние власти упорно не вспоминают об этом опыте русской демократии. Не случайно и то, что лозунг Учредительного Собрания стал главным лозунгом антибольшевицкой борьбы – с ним считались и довольно консервативные вожди белого движения. Именно демократический антибольшевизм, обращенный к широким социальным слоям, включая крестьян и рабочих, стал наиболее опасным противником красных в ходе гражданской войны и в первые годы после нее.

Есть все-таки в Феврале проблеск Альтернативы. Это видно хотя бы по отношению к нему любых приверженцев ордынской парадигмы. Для царистов Февраль – «масонский заговор», для советских – ненавистная буржуазная революция. Последней он, к несчастью, не стал, пав жертвой имперско-феодальной реакции. Однако февральский вектор продолжился в генерале Власове, в манифесте КОНР. Лучшее февральское наследие живет и в национал-демократии, свободной от ошибок и предрассудков «керенщины». Так что русский Февраль впереди. Настоящий. Успешный.

Mar. 8th, 2010