Выступление на «Новгородском вече» (Великий Новгород, 4-5 января 2007 года)
Минувший год — это год не только поистине исторического разделения на «имперцев» и «националистов» и острой полемики между ними. Главное, что в прошедшем году обозначились четкие параметры НОВОГО РУССКОГО НАЦИОНАЛИЗМА, который представляет собой принципиально новое явление в российском идейно-политическом и культурном спектре.
1. Прежде всего, отметим, что впервые в российской истории русский национализм позиционирует себя как явление антиимперское. Отныне русское окончательно разошлось с государственническим и тем более имперским. Русские осознали свои интересы вне «привязки» к интересам государства Российского, то есть как интересы СОБСТВЕННЫЕ, отличные от целей и задач Империи, а нередко даже и как противоположные последним. Русские более не видят смысла своего исторического бытия в поддержке и защите Империи, поскольку, как показывает опыт, она всегда существовала только за счет планомерной, системной эксплуатации основного народа России. И все нынешние неоимперские мобилизационные проекты обязательно подразумевают именно это. МОБИЛИЗАЦИОННОЕ БРЕМЯ ОПЯТЬ УГОТОВАНО, ПРЕЖДЕ ВСЕГО, РУССКИМ. Что это такое конкретно-исторически, хорошо известно: централистский, военно-административный режим, репрессивно-тягловая система, новый НКВД и новый ГУЛАГ. Никаким другим имперское возрождение не может быть в принципе.
2. Новый русский национализм отвергает не только идею Империи; он означает ревизию идеи России как таковой — «будь то Третий Рим или Третий Интернационал». Прежде всего это выражается в решительном отказе от исторического и культурно-политического москвоцентризма. Все большую популярность получает альтернативное видение истории, исходящее из противопоставления европейской Новгородской республики как аутентичного русского культурно-государственного феномена и Московской деспотии, которая рассматривается как осколок и продолжение Золотой Орды. Соответственно актуальной политической проекцией такой историософии является идея регионалистского самоопределения русских в Евразии с последующим образованием некой «конфедерации Русь», которая наследовала бы линию развития домонгольской «многополярной» Руси, прерванную Батыем.
3. Еще одна, крайне важная составляющая нового русского национализма. Как известно, на протяжении длительного отрезка истории общественно-политическая и культурологическая мысль в России определялась полемикой между, условно говоря, почвенниками и западниками. При этом априори предполагалось, что первые — это носители корневых, национальных ценностей, а вторые – глашатаи космополитической схоластики, чуждые «особому пути» России. Так вот, сегодня впервые РУССКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ ФОРМУЛИРУЕТ СЕБЯ С ПОЗИЦИЙ ЗАПАДНИЧЕСТВА. Он рассматривает русских как европейский народ, который в силу исторического «несчастного случая» попал в «азиатскую историю». Соответственно, своей основной задачей новый русский национализм видит возвращение русских в европейскую историю.
4. Крайне важно подчеркнуть, что в отличие от классического российского патриотизма, ориентированного на различные виды политического авторитаризма (монархия, сталинизм, фашизм, «суверенная демократия»), новый русский национализм позиционирует себя в качестве ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО направления. Причем, это не тактическая уловка, а глубоко принципиальная позиция. Новые русские националисты убеждены в том, что авторитарно-государственническая модель абсолютно не соответствует культурно-расовым архетипам русского сознания. Последние наиболее полно были воплощены в феномене ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА, уничтоженного Московским самодержавием. Именно Москва насадила ложное представление о самом типе русского человека, побудив К. Леонтьева к известному тезису о том, что он, русский, дескать, «специально не создан для свободы». Новые русские националисты убеждены, что для пробуждения изначальной культурно-расовой сущности русского человека ему необходима европейски понимаемая свобода. Именно она более всего соответствует природе русских, в то время как традиционная российская патриотовщина сводится к большей или меньшей апологии кнута. Итак, эллинская полисная демократия, республиканизм раннего, неимперского Рима, наконец, вечевой строй Новгорода и Пскова, казачий круг независимого, домосковского Дона — вот дискурс, адекватный русскому психотипу. Короче, если расхожая патриотовщина несет палочную традицию неволи и тягла, то новый русский национализм наследует ТРАДИЦИЮ ВОЛЬНОСТИ.
5. И, наконец, еще один, весьма деликатный аспект, последний в перечне, но далеко не последний по важности. Речь идет, конечно, о т.н. «неоязычестве», которое я рассматриваю как творческий мировоззренческий посыл, наиболее адекватный новому русскому национализму. При этом необходимо сразу же подчеркнуть, что речь не идет о создании какой-либо «неоязыческой церкви», поскольку новые русские националисты не намерены менять одну духовную тиранию на другую, пусть и явленную в виде новоиспеченных «языческих» попов. Тем более речь не идет о «государственном язычестве», ибо новому русскому национализму глубоко чужд всякий государственнический пафос, тем более — в области мировоззрения. Короче, если идеалом нашенских православных патриотов является «новое средневековье» с его неизбежной инквизицией, то новому русскому национализму видится Новая Античность, которая есть прежде всего возрождение целостности, свободы и достоинства европейского человека.
Р.S. Как верно отметил Михаил Пожарский, наш европеизм предполагает не ориентацию на бюрократию нынешнего ЕС, а определенный «цивилизационный вектор».