Украина в опасности

19 октября с.г. появилось интервью президента Украины Виктора Ющенко, данное им бельгийской газете «De Standaart». В. Ющенко, в частности сказал: «Каждая страна, которая развивает свою политику на демократических основаниях, и имеет границы с Россией, будет иметь проблемы с Москвой». В качестве примера он привел российско-грузинскую войну в августе 2008 года: «Это был конфликт между разными системами ценностей. Мы должны быть довольно смелыми, чтобы развивать и защищать демократические ценности. В другом случае мы должны проглотить все спокойно и наблюдать, как основной принцип территориального суверенитета из года в год теряет свое значение».

Конечно, появление такого интервью далеко не случайно. Ющенко прекрасно видит, какие большие надежды возлагает кремль на предстоящие президентские выборы в Украине. Как минимум кремль рассчитывает на победу кандидата, который похоронит политику Ющенко, направленную на превращение Украины в полноценное западное, европейское государство. Но это не все. Политический закат Ющенко может стать закатом суверенной Украины, вплоть до ее распада с возможным присоединением восточных областей и Крыма к Эрэфии.

Незадолго до интервью Виктора Ющенко, 8 октября, на Интернет телеканале Russia.ru появилось выступление прокремлевского политолога Александра Дугина, посвященное проблемам российско-украинских отношений. В нем Дугин заявил, что Украина «вступает в последний этап своего независимого суверенного существования». С нескрываемым удовлетворением Дугин предрек распад Украины на два государства – восточно-европейское, пророссийское и западно-украинское, западенское. Вопрос лишь, как он считает, лишь в том, где пройдет граница между ними и сколько крови будет при этом пролито. Дугин открыто призвал «братьев-украинцев» разодрать Украину надвое: «Коллеги-украинцы, друзья и братья, родственники наши, побыстрее определяйтесь, создавайте восточно-украинское и западно-украинское государства, определяйтесь с границами, постарайтесь пролить поменьше крови, а лучше вообще сделать это мирно». Отметим, что другие аналитики идут еще дальше, предрекая распад Украины минимум на три части: восточные области и Крым, «Киевская Русь» и «Западенщина».

Дугин – это один из тех, кто бежит впереди кремлевского паровоза. А в том, что за подобными политологами движется и сам паровоз – большой и красный – сомневаться не приходится. Вспомним, как на закрытой сессии Совета НАТО, состоявшейся в Бухаресте 4 апреля 2008 года, Путин, тогда еще президент РФ, заявил президенту Бушу: «"Ты же понимаешь, Джордж, что Украина - это даже не государство! Что такое Украина? Часть ее территорий - это Восточная Европа, а часть, и значительная, подарена нами!" И тут он очень прозрачно намекнул, что если Украину все же примут в НАТО, это государство просто прекратит существование. То есть фактически он пригрозил, что Россия может начать отторжение Крыма и Восточной Украины"» ("Коммерсант").

А уже в августе того же, 2008-го, года грянула российско-грузинская война, которую многие аналитики прямо назвали войной кремля за восстановление советской империи. Тогда даже президент Беларуси Лукашенко насторожился: очевидно, представил, как российские танки мчатся к нему в гости по накатанному Минскому шоссе. С тех пор мудрый Лука предпочитает дружить не столько с Москвой, сколько с более близкими, а главное, более адекватными соседями.

19 октября этого года, т.е. в день появления вышеупомянутого интервью Виктора Ющенко, президент Беларуси на встрече в Минске с министром иностранных дел Украины назвал Ющенко честным и искренним человеком, и заверил, что белорусско-украинская дружба будет крепнуть, даже если она «начинает кое-кого волновать». При этом Лукашенко особо подчеркнул, что «все, о чем говорит президент Украины – правда, я ему верю». Стало быть, он разделяет и тревогу Ющенко в отношении Москвы. Да и как не разделять: всего лишь пару месяцев назад, в августе, Медведев опять разговаривал с Украиной на языке ультиматумов. Говорят, подчеркнуто жесткий тон августовского заявления российского президента вызван тем, что в ходе летнего визита в Москву Барак Обама «сдал» Украину, выразив осторожное согласие с перспективой изменения ее границ.

Будущее Украины действительно смутно. Несомненно, что ее дальнейшее становление в качестве современного, европейского государства, преодолевшего колониально-советское наследие, связано с Виктором Ющенко, которого по праву можно считать архитектором новой Украины и украинской нации. Только он вполне сознает задачи, стоящие перед страной. Правдой о Голодоморе, об УПА, неустанной работой по вытравлению советчины Ющенко увековечил свое имя. В случае его поражения на выборах, вряд ли кто-либо еще сможет продолжить осуществление проекта «Украина», а стало быть, в стране вероятна смута, которая сделает Украину легкой добычей имперского реванша Москвы. А это значит, что свободы станет еще меньше и в самой России.

Крик муэдзина

На днях в Лондон прибыл Герт Вильдерс – знаменитый нидерландский правый либерал. Он пытался посетить Лондон еще в феврале этого года, но тогда Вильдерса не впустили. Сейчас британский суд отменил запрет. Вильдерс намерен провести в Великобритании публичные дебаты об экспансии ислама и устроить показ своего публицистического фильма «Фитна», вызвавшего большой резонанс во всем мире.

Я не видел фильм «Фитна» и не знаю, хорош он или не очень. Мне в данном случае важно другое. Сразу после приезда Вильдерс заявил: «Я считаю проблемой исламскую идеологию, исламскую культуру, потому что я уверен: чем больше у нас ислама — тем меньше у нас свободы». Вильдерс всегда почеркивал, что считает свободу фундаментальной ценностью, «выковавшей величие Европы».

В ответ толпа цветных, встречавшая нидерландского политика акцией протеста, выкрикивала: «Вильдерс, иди к чёрту!», «Свобода, иди к чёрту!» и – внимание - «Шариат для Европы!».

Как известно, в прошлом году глава Англиканской церкви архиепископ Кентерберийский Роуэн Уильямс заявил, что «некоторые аспекты законов шариата неизбежно будут установлены в Великобритании». Архиепископа поддержал премьер-министр Великобритании Гордон Браун. Он назвал Уильямса «очень мужественным человеком, честно выполняющим свое общественное служение».

Напомню, в Великобритании проживает уже около 2 миллионов мусульман. Не так уж и мало для страны с общей численностью 61 млн человек. Во Франции мусульман примерно 7 миллионов – до 10% населения (вторая религия после католицизма). В Германии – около 4 миллионов. В одном лишь Кельне их около 120 тысяч – 12% населения. По миллиону мусульман обосновалось в Италии и Голландии. По поводу последней: очень возможно, что к 2015 году Амстердам и Роттердам станут первыми городами Евросоюза с мусульманским большинством. Всего же по разным оценкам в Европе проживает от 15 до 24 миллионов «правоверных». К 2025 году их численность в Евросоюзе может возрасти до 40 миллионов.

Меняется не только этническая карта Европы - меняется исторический облик ее древних городов. В прошлом году в упомянутом Кельне прошли массовые акции протеста против планов строительства мечети с минаретами по 55 метров высотой, которые должны взметнуться всего лишь в километре от Кельнского собора (для сравнения: высота минаретов знаменитой казанской мечети Кул Шариф – 57 метров). Уже давно стоят мечети в Париже, в Лондоне (Вестминстер, Парк Финсбери), в Бирмингеме, в Глазго… В Берлине проживает порядка 300 тысяч мусульман и насчитывается около 80 мечетей, включая помещения мусульманских общин и центров. Массовые протесты берлинцев вызвало открытие очередной мечети, состоявшееся в районе Хайнерсдорф осенью прошлого года. Тогда же в Дуйсбурге (Северная Рейн-Вестфалия), несмотря на сдержанное недовольство местного населения, открылась самая большая мечеть в Германии с минаретом в 34 метра высотой. В одной лишь Франции действует свыше 1500 мечетей – почти столько же, сколько в Стамбуле. В Италии в минувшем году право-регионалистская партия «Лига Севера» предложила проект закона, запрещающий постройку мечетей в стране без проведения референдума.

Итальянская журналистка Ориана Фаллачи заявляла: «Европа всё больше и больше становится провинцией ислама, его колонией». В своей знаменитой книге «Ярость и гордость» (Москва, Вагриус, 2004) она приводит характерный эпизод, являющийся квинтэссенцией проблемы: мусульмане из Сомали демонстративно установили свою палатку в центре Флоренции с требованием продлить их паспорта и «разрешить въезд полчищам их родственников».

«Палатка была разбита около архиепископского дворца, на тротуаре, где они по привычке выставляли ботинки, тапки и бутылки воды, которой они моют себе перед молитвой ноги. Итак, палатка была размещена прямо перед Собором Санта Мария-дель-Фьоре и в нескольких шагах от Баптистерия. Она была меблирована, как квартира: столы, стулья, шезлонги, матрасы, чтобы спать и совокупляться, примусы, чтобы готовить еду и заполнять всю площадь гарью и вонью. И все нараспашку. Плюс электрическое освещение, плюс магнитофон, откуда шел голос муэдзина, взывающий к правоверным, попрекающий неверных, и этот голос оскорбительно заглушал прекрасный звон колоколов. В дополнение к общей картине – желтые полосы мочи оскверняли тысячелетний мрамор Баптистерия, так же как его золотые двери…» (стр. 107-108).

Лично для меня, как для москвича, картина вполне узнаваемая. Не буквально, а по стилю, по запахам, по отношению к моей культуре и ко мне лично. Чему же удивляться: еще несколько лет назад шейх Фарид Асадуллин, заведующий отделом науки Московского муфтията, с удовлетворением констатировал, что Москва «по количеству мусульман (около полутора миллионов), опережает Мекку». Уверен, что за прошедшие годы эта цифра – думаю, явно заниженная – возросла (как утверждает американский политолог Дэниэл Пайпс, к 2050 году Россия станет страной с мусульманским большинством).

Да и по замыслам в области мечетестроительства Москва явно впереди Европы всей. В 2006 году был заявлен проект реконструкции московской соборной мечети, горячо поддержанный властями и патриархией. Согласно проекту, московская соборная мечеть должна вмещать до шести тысяч человек и иметь минареты высотой 75 метров. Заметим, что высота колокольни Ивана Великого – 81 метр, причем вместе с крестом. К счастью, мировой кризис, похоже, затормозил реализацию этих грандиозных замыслов. Надолго ли?

Скорее всего, не слишком. В тот самый день, когда Герт Вильдерс прибыл в Лондон, вечерний выпуск новостей на канале НТВ начался(!) с «сенсационной» информации о дагестанском младенце, на теле которого явственно проступают арабской вязью суры из Корана. Все новости отступили перед этой! Во весь экран показали пухлую ножку, на которой воспаленно розовело витиеватое слово «Аллах». Я смотрел на сие, внимал комментариям имамов, говоривших о близком конце света, слушал обещания тамошних местных властей построить для семьи мальчика дом и думал: где же мы живем? В светской, относительно европейской стране или в неком гигантском ауле, где муэдзин с минарета возвещает об очередном великом «чуде»? Похоже, останкинская телебашня уже превратилась в такой минарет…

"Охта-центр": доминанта хамства

Люблю Питер. Для меня этот город - не имперский, а европейский. Утонченный и вольный, с особой, нероссийской статью. Город-отдушина, овевающая застойный евразийский простор бодрящими западными ветерками. Сокровенный цивилизационный наследник Великого Новгорода, вечно пребывающий в явной или тайной оппозиции к державной "низовской" Москве.

Питер уникален. Не только для России – для всей Европы. Есть нечто невыразимо манящее, тревожное, сюрреалистическое в этой античности, широко вставшей среди финских болот, на берегу студеного стального залива. Уникальны душа Питера и его венецианская чистота стиля. И те, кто пытаются посягать на это – для меня не люди, и даже не звери, а просто ходячие куски мяса с глазами.

В последнее время вновь заговорили о пресловутом «Охта-центре» - 400-метровом газпромовском небоскребе, который собираются воздвигать питерские власти. Впрочем, почему только питерские? Всем известно, что Газпром – не частная лавочка, вернее, частная лавочка кремля. Второй кремль, так сказать. Ежу понятно, что мордорская башня в Питере – не есть дело исключительно Вали Матвиенко, хотя и прочно ассоциируется именной с ней. В народе уже встречается забавное прозвище задуманного небоскреба: Валькин Стакан. Хотя, на мой взгляд, он больше смахивает на бутылку паленой водки в необычной "элитной" упаковке.

Тут необходимы некоторые пояснения. Говорят, еще во времена своей бурной комсомольской молодости с ее субботниками и последующими пирушками в служебных кабинетах, блистательная госпожа Матвиенко получила от товарищей партийную кличку «Валька-стакан». Очевидно, Валентина Ивановна питала пристрастие именно к этой разновидности питейных емкостей. «Дернет», бывало, и звучно поставит стакашек на зеленое казенное сукно. И вот теперь бывшая комсомолка, а ныне губернаторша, почти Екатерина Вторая, столь же решительно ставит газпромовскую башню чуть ли не посреди Питера.

Порой слышу: ну в Москве же строят высотки, и ничего, силуэт города становится только интересней. Допускаю. Но ведь Москва – совершенно другой случай. Москву трудно испортить. Такова ее пространственная и стилевая органика. Москва большая и эклектичная. Ее исторический силуэт исчез еще в 30-е годы. А Питер относительно небольшой и, главное, очень цельный и ценный. Никому же не приходит в голову строить небоскребы в Венеции. Да что там Венеция: помнится, когда я был в Мюнхене, мне показывали единственную тамошнюю высотку, торчащую над городом. Ее строительство вызвало весьма острую общественную полемику, а впоследствии в Мюнхене был принят специальный закон, согласно которому любой подобный проект, меняющий исторический силуэт города, выносится на общегородской референдум. На вече.

Но это в Европе. А у нас… Что такое, по сути, «Охта-центр»? Экспансия обычного московитского ордынства, облаченного в заемную модерновую архитектурную форму. Хамский стакан, а то и целая поллитра, наполненная угарными имперскими идеологемами, бескультурьем и чиновничьей жадностью, нагло поставленная перед носом Запада: на-ка, мол, понюхай нашей фирменной сивухи. И Запад, как всегда, нюхает. Морщится, но нюхает. И даже пригубляет. Так сказать, считается с Россией, «встающей с колен».

И еще. Я не против небоскребов как таковых. Я их люблю, но при условии, что они высятся на своем месте, как, скажем, на Манхеттене, и не выступают в качестве тупых убийц прекрасных городов. Показательно, что Норманн Фостер, Кисе Курокава и Рафаэль Виноли – корифеи архитектурного авангарда – отказались от участия в жюри по «Охта-центру», заявив: газпромовский небоскреб безнадежно изуродует Питер. Честь и хвала им за это.

Некоторые говорят, что "Охта-центр" принесет в Питер деньги. Рассуждения рабов. Причем тупых и ленивых. Сколько можно уповать на щедроты сырьевой империи чекистов и чиновников? Стоит ли платить за подачки собственным городом, его красотой и достоинством? Не лучше ли взять и обустроить жизнь по-человечески, как, например, в соседней Финляндии или Швеции - до нее тоже недалеко, гораздо ближе, чем до кремля.

К русской буржуазной революции !

(Фрагмент из работы "Русский передел: Национал-демократия как проект": часть первая, часть вторая)

Надо честно признать: последние пять столетий бытия русского народа — это история населения колонии.

Русские — в гораздо большей степени жертвы Империи, чем, скажем, финны или поляки, имевшие в России региональную автономию и даже свою протогосударственность. В отличие от них, русские попали в историческую ловушку под названием «Россия»; ловушка заключается в том, что Россия успешно выдает себя за страну русских, хотя на самом деле является местом их заключения, типа зоны. Как только русская личность осознает истинное положение дел — она испытает примерно то же самое, что и главный герой «Матрицы», однажды проснувшийся в чудовищной реальности. Расфасованные по ячейкам необъятной Мега-Системы, которая питается их разумом и кровью, русские спят и видят сны о «русской идее» и «Третьем Риме», о своей «всемирной отзывчивости» и «всемирно-исторической миссии». Проснуться — значит понять, что путь в русское будущее лежит через революцию: национально-освободительную и буржуазно-демократическую, антиимперскую и антифеодальную. Вроде Нидерландской революции гезов 1566-1606 гг., только в мирном варианте.

Отметим, что национал-демократия — это историческая реабилитация русской буржуазности, которая всегда третировалась апологетами Империи — и белыми, и красными (проницательный Константин Леонтьев объединил в себе тех и других, когда мечтал о «царе во главе социалистического движения»). Благодаря Империи русские, по сути, застряли в феодализме. Россия — страна перманентного средневековья. Изменить историческую парадигму попытался Февраль 1917 года, однако в силу того, что национал-демократия была представлена в нем лишь зачаточно и фрагментарно, дело кончилось зверской феодальной реакцией в лице большевиков (и, таким образом, сбылись мечты К. Леонтьева о социализме как новом феодализме). Путинизм — это очередная феодальная реакция. Никакого капитализма в России нет, а есть господство чиновно-олигархической знати во главе с кремлевским царем. Чекист во главе православной империи — это, пожалуй, даже покруче, чем леонтьевский царь во главе социализма.

Ответом на это является русская буржуазность — не столько социально-экономическая, сколько — и даже, прежде всего, — психологическая: стремление личности к максимальной независимости от государства, отвращение к религиозным и идеологическим спекуляциям, достоинство и самодостаточность. Это объединяет фермера и художника, студента и квалифицированного рабочего, предпринимателя и врача — всех, кто хочет трудиться, творить, знать, богатеть: русский средний класс в широком понимании, будущих русских гезов, которые выведут свой народ из церковно-имперского небытия к торжеству свободы и разума. <…>

…Когда-нибудь, ясным осенним утром, русский человек выйдет на широкую террасу своего большого загородного дома, чтобы послушать, как шуршит листва на каменных дорожках сада. И, заглянув в себя, обнаружит, что он так же, как эстонцы, не любит Бронзовых солдат — и вообще, больше похож на шведа или норвежца, чем на воспаленных персонажей Федора Михайловича, который из актуального диагноза, наконец, превратится в культурный реликт вроде Гомера или Эсхила.

Я мечтаю о том, что появится, наконец, такое понятие: русский бюргер, подразумевающее свободу от психопатической тяги к «предельному и запредельному», от «безбытности» и «богоносности», означающей, как правило, непролазные сортиры и неадекватность «по жизни». Бюргерство есть не измельчание русской личности, но ее трезвение, закалка, оформление. Российское государство всегда боролось с бюргером как с культурным и социальным типом, с бюргерством как состоянием души; оно начало свой исторический путь с уничтожения республики-бюргера — Великого Новгорода. Империи всегда был нужен босяк, а точнее психологическое босячество. Соответственно, для национал-демократии культурная, социальная и, прежде всего, психологическая буржуазность является основополагающей. Вообще, в России — в стране глубоко антибуржуазной — проповедь бюргерства как мировоззрения есть подлинная фронда, абсолютный нонконформизм. По существу, это проповедь революции.

(Осень 2007)

В защиту буржуазности

(Из полемики с Владимиром Карпецом)

Этот текст, написанный мною приблизительно год назад, дополняет недавнюю статью «”Кулаки” и “колхозники”», посвященную теме русского индивидуализма.

…Что же касается буржуазности – то, Владимир, посмотри вокруг: «красотища» неописуемая жизни российской происходит не от буржуазности, а от ее вечной недостаточности. Правильно писал Розанов: у нас вся собственность сводится к тому, что кто-то украл, подарил или нашел, а потому собственность НЕУВАЖАЕМА. Равно как и собственник, то есть человек, поскольку собственник – это естественная парадигма земного человеческого бытия. Россия же оставляет человеку лишь два варианта: рабство или «святость», «духовность» блин, ну ты понимаешь. Или ползай по Колыме, или по облакам шествуй (ты сейчас, по-моему, настаиваешь на первом), третьего – буржуазного, естественного – не дано. Отсюда, кстати, и вся изломанность русского психотипа, вся его «достоевщина», равно как и хроническая неустроенность русского быта (в широком смысле). А человеку надлежит не ползать и не «летать», а ходить по земле, гордо и прямо, темечком в солнце. В этом и состоит МОЕ, буржуазное язычество. Кстати, буржуазны были и древние греки. Не случайно ваш брат традиционалист (Генон, Дугин) так подозрительно относится к Элладе, считая ее некой патологией, поскольку там нету ни царей страшенных, ни рабов согбенных, ни империй охуенных. Для меня же как раз Эллада – традиция, основа европеизма...

…В ответ на мою апологию буржуазности, ты утверждаешь, что «не будет русский торговать». Ну, во-первых, буржуазность не сводится лишь к торговле. Например, художник-индивидуалист – порождение Ренессанса, причем даже безденежный – это тип вполне буржуазный. Тот же Ван Гог немыслим без буржуазности, хотя мог и недолюбливать «лавочников». Буржуазность – это когда не хочешь быть «привинчен и прикручен» и «отечески стеснен» (Леонтьев). Поэтому и Ван Гог, и кулак в равной степени буржуазны. Буржуазность – это, прежде всего, свобода, достоинство и самодостаточность, в КРАЙНЕМ своем выражении переходящие в анархию. Но именно в крайнем. А так, наиболее адекватное политическое воплощение буржуазности, разумеется, демократия. Вот почему новгородские «торгаши» были демократами. Кстати, они прекрасно торговали: красиво, честно, в соответствии со строжайшими ганзейскими нормативами. Так что, если следовать твоей логике, или новгородцы были нерусскими, или нынешние русские – нерусские. Я, сам понимаешь, думаю, что новгородцы как раз и являли собой исконный русский тип, а нынешние русские в значительной степени утратили (благодаря усилиям традиционалистов от Батыя до Сталина) исконные качества русской личности, прежде всего, вкус к свободе. Кстати, есть такой былинный (и потому еще более реальный!) персонаж – купец Садко. Неужто он нерусский? А ведь торговал, да как! И, несмотря на это, он все еще воспринимается массовым сознанием как эталон русскости. То есть, невзирая на усилия Сталиных, русский все еще знает, КАКИМ он должен и МОЖЕТ быть.

Садко – это еще и идеальный буржуазный тип, своего рода эталон буржуазности в ее русском понимании, совмещающий в себе (бесконфликтно, органически) и купца, и Ван Гога. Причем Ван Гог-то в Садко изначален. Садко сперва был гусляром (поэтом), а уж потом стал и купцом – от вдохновения и переизбытка здорового индивидуализма. И не случайно, что бог Велес является ОДНОВРЕМЕННО покровителем и торговцев, и поэтов. Проще говоря, Велес – это бог свободных людей, бог буржуазности. Вообще, буржуазность – это явление-то, скорее, языческое. Становление буржуазности в Европе четко связано с освобождением от авраамической ортодоксии (вспомним то же Возрождение, вдохновлявшееся античностью, «ветхими богами»). «Идея собственности порождена христианством» - слишком смелое твое заявление. Неужто те же римляне с их правовой-то культурой понятия о собственности не имели? (Вопрос риторический). Скорее уж надо обратить внимание на абсолютно коммунистический характер перво-христианства, который, кстати, вдохновлял позднее всех нигилистов. Не случайно, что становление буржуазности происходило на Западе в конфликте с католицизмом, а у нас – с православием.

Ты утверждаешь, что в России сейчас «лютует собственник». Нет, Владимир, не собственник лютует в России, а, как всегда, его величество российское государство в лице всемогущего чиновника – наследника ханских баскаков, ох лютует! Короче, я верю, что будет русский и торговать, и стихи писать, и за море плыть. Вспомни, какие возможности открывал русский «серебряный век», дрожжами которого было купечество. Вспомни союз Мамонтова с художниками, вспомни, что сам Брюсов происходил из купцов. Вот уж действительно русский век Велеса, уникальная возможность русской «новой античности», так и не реализованная благодаря неизжитому вашему «традиционализму». Вместо Борисова-Мусатова (вспомни его картины) пришел вертухай, чему ты и рад. И вот сейчас русская буржуазность ведет последний и решительный бой с «вертухаем»…

Июнь 2008

НА ПУТИ К ЗАЛЕСЬЮ

Итак, проект «Залесье» активно вступил в свою эскизную фазу. Он артикулируется в обсуждении. Мы видим, как завязывается понятийно-образная «магия», все более проявляющая из небытия черты нашей страны – Залесской Руси, русской национальной республики на территории «центральной» России. Ведь слово, несущее в себе бытийную энергию, пламень богов - обязательно густеет, становится плотью, делом, историей.

Теперь конкретно. После опубликования моей статьи “Залесье: обретение родины” прозвучало мнение, что озвученная в ней идея Многорусья является лишь новым изданием имперской идеи, матрицей нового «СССР», не боле. Это довольно странно, поскольку я всегда подчеркивал конфедеративный, нецентралистский характер Многорусья, которое, по замыслу, должно представлять собой континентальное русское пространство, альтернативное «концентрационной империи». Разумеется, основополагающий принцип Многорусья – добровольность. Если кто-то видит в этой идее очередную «москальскую» ловушку или же вообще не склонен соотносить себя с русской этничностью, как это имеет место быть у части сибирских областников – вольному воля. Поверьте, что мы, залессцы, прежде всего, озабочены судьбой не Ингрии или Сибири, а своего родного Залесья, которое имеет все возможности для вхождения в «Богатый север». Залесье должно быть в любом случае – в составе Многорусья или само по себе. Идея Многорусья по-прежнему представляется мне красивой и перспективной, но она не из тех, которые можно навязать без ущерба для сути самой идеи.

Состоится Многорусье или нет – нам, залессцам, надо сделать так, чтобы Залесье в любом случае было жизнеспособно, готово к полноценному существованию в автономном режиме. Мы не можем знать, куда вывезет кривая истории. Получается, как ни крути, залессцам, надлежит думать в первую голову о Залесье. Та же Сибирь как-нибудь сама разберется со своей идентичностью и своим будущим. Нам же надо переналаживать «оптику» своего сознания, делать его действительно регионалистским. Повторяю, хватит быть «русскими вообще», привыкшими думать в безразмерных масштабах, пора стать залессцами.

С чего начинается идентичность? С осознания своей самости, инаковости. Пора зарождаться хорошему залесскому эгоизму, залесской «собственной гордости», залесскому, не побоюсь этого слова, патриотизму. Пора шире внедрять речевые обороты типа «мы, залессцы», «у нас в Залесье», «по-залесски» и т.п. Вначале это будет вызывать злобу и смех, потом – интерес, а потом – понравится, и даже, возможно, станет компонентом молодежного стиля. Великолепно, если бы появился залесский дизайн, залесский пластический стиль, залесский рок, питаемый реликтовыми корнями нашей души – т.е. узнаваемые черты регионалистской культуры.

Сюда относится и творческая разработка залесской протогосударственной символики. Пока в этом деле есть лишь одна несомненная находка: Белый Олень, предложенный Ильей Лазаренко. Этот символ несет в себе и благородство, и даже некую сказочность, он глубоко укоренен в европейской традиции (в частности, он был любимым нагрудным знаком Ричарда II, фигурирует в легенде о смерти Филиппа Красивого). Вообще же образ Оленя или Лося – крайне архаический. Например, наскальные рисунки Алтая с этими изображениями относятся к эпохе неолита (5 тысяч лет назад). Тотемные Белые Лоси и Белые Олени были неприкосновенны. У наших древних арийских предков, а также на Саянах, в Сибири, на Алтае культ Оленихи (Лосихи) имел подчеркнуто нордический, полярный смысл, поскольку так именовалась Большая Медведица. На Руси даже бытовало понятие «небесные олени» - Большая и Малая Медведицы, Олениха с Олененком, их можно и сегодня увидеть на русских вышивках. Напомню также, что Олень – священное животное Артемиды; четыре оленя объедают листву с Древа Иггдрасиль у скандинавов; в авестийской традиции оленьи рога символизируют царскую Хварну.

Таким образом, присутствие Оленя на гербах Ростова Великого, Ельца, Нижнего Новгорода (который, безусловно, относится к Залесью, а не к Поволжью, о чем ниже) имеет весьма глубокое обоснование. Неважно, что сами гербы появились лишь в XVII веке – их архетипические корни неизмеримо глубже. Думается, что именно Белый Олень, свободный от брутальности, агрессии и стеба, адекватен как образ нашей страны – светской, прогрессивной, демократической. И белой, конечно.

Нам предстоит расколдовать Большую Медведицу, превратить ее в изначальную Белую Олениху. В этой борьбе архетипов сегодня кроется и актуально-политический, антиимперский смысл: Белый Олень как антипод бурого медведя единороссов. Новая, регионалистская русская идентичность против самоварно-балалаечной имперской квази-русскости, известной под образом «русского медведя».

Надо создавать свой, залесский, этос, понимаемый как святые, герои, мифы. Думаю, что в него вряд ли войдут Иван Грозный, Сталин, Ленин, Жуков и т.п. фигуры. Оставим их истории. Для залесского этоса будет актуален именно освободительный дискурс: от вождя вольных вятичей Ходоты и неистового берсерка Евпатия Коловрата до крестьянского вождя Александра Антонова и генерала Андрея Власова. Будет в нашем этосе и Сергей Есенин, по значению – наш Кобзарь, интуитивно искавший третий, национал-демократический путь между Сциллой царизма и Харибдой советизма. Конечно же, надо увековековечить память о Локотской республике на Брянщине. Многие фигуры, события и явления высветятся в особом, залесском, ракурсе: князь Андрей Ярославич, достойный памятника, боярин-либерал Курбский, опальный просветитель Иван Федоров… Подобная культурно-историческая революция сейчас разворачивается на Украине.

Безусловно, постимперское будущее Залесья немыслимо без осуждения советчины как исторического опыта. Будет полный п…ц, если Залесье станет уменьшенным вариантом совка, который мы сейчас наблюдаем в Белоруссии. И главным антисоветским противоядием должен стать «кулацкий» национализм восточноевропейского и балтийского типа, активно предлагающий новые форматы политкорректности. Именно он способен составить базу залесского самосознания.

Предстоит еще открыть залесскую историческую родословную, которая свяжет наш северный край с далекой лучезарной Венецией и балтийской Арконой (через вятичей-вентичей-вендов-венедов), объяснит истоки наших изначальных республиканских, вечевых традиций, прерванных в ордынско-имперский период. Необходимо взять под особую охрану республики все уцелевшие курганы и городища, ввести государственную программу раскопок. Нам еще предстоит понять, что Европа – это не где-то далеко на западе, Европа – в нашей крови, в нашей генной памяти, она здесь и сейчас.

Очень многое предстоит сделать! По-хорошему, нужен общественный Институт Залесья, который осуществлял бы разработку программ по формированию залесской идентичности. Но объем работы не должен пугать. Поиск украинской идентичности в середине XIX века тоже требовал немалых усилий, однако уже в ХХ веке мир увидел и зрелый украинский национализм, и само Украинское государство. Можно продолжить ряд примеров успешного нациестроительства в новейшее время: страны Балтии, Финляндия, наконец, Израиль. Будет и Залесье! У нас для этого исторический и любой другой потенциал неизмеримо больший, чем у эстонцев, которые практически с нуля построили свое государство, да такое, что русские приграничного Печерского района тысячами рвутся получить эстонский паспорт, вгоняя в панику местное ФСБ.

Невозможно сказать, в какой мере мы будем воссоздавать, а в какой – создавать. Скорее всего, нам предстоит и то и другое вместе. Литва – воссоздавалась или создавалась? Израиль – воссоздавался или создавался? Когда в конце позапрошлого века впервые прозвучала идея образования Израиля, евреи уже почти две тысячи лет не имели никакой государственности, даже колониальной. Однако, как мы знаем, Израиль был образован, и он состоялся. Финны, латыши и эстонцы вообще никогда не имели собственных государств, а сегодня их флаги реют перед небоскребом ООН. Спрашивается, чем же хуже мы, залессцы, до нашествия Батыя, наряду с Киевом и Новгородом, на равных входившие в семью европейских народов?

Сербы, завоеванные Османской портой, пять веков не имели родины, но, в конце концов, обрели ее. Не поздно и нам предъявить свой, залесский, национально-освободительный счет Российской порте. Пора открыто заявить, что наша цель: залесское нациестроительство на основе русской субъэтничности «центрального» региона – имеется в виду Центральный Федеральный округ плюс, как я уже говорил, Нижегородчина. Это вполне органичный территориальный формат нашего проекта, охватывающий население примерно в 40 миллионов человек, целостный этнически и культурно. Очевидно, что между воронежцем и костромичем различий гораздо меньше, чем между львовским «западэнцем» и харьковчанином, или жителями Берна и Женевы.

Некоторых настораживает, что проект в целом базируется на существующем административно-территориальном делении. Не вижу тут оснований для критики. Страны Балтии тоже самоопределились в советских границах, что не помешало им стать государствами вполне антисоветскими и европейскими. И потом надо видеть, что границы по крайней мере двух федеральных округов – Северо-Западного и Центрального – до удивления точно воспроизводят древнее деление Руси на территорию Новгородской республики (Север и Северо-Запад) и Низовские земли – в данном случае империя будит весьма опасные для нее архетипы, казалось бы, навсегда уснувшие. К тому же границы ЦФО не являются для нас безусловными. Та же Нижегородчина по непостижимой кремлевской логике не входит в ЦФО, но мы вполне обоснованно включаем ее в проект «Залесье»: ведь еще в ХIV веке она была Нижегородско-Суздальским княжеством, в состав которого, соответственно, входила Суздаль. Очевидно, что Нижний Новгород культурно-исторически ближе Владимиру, а не Самаре или Саратову. Достаточно взглянуть на Нижегородский Кремль или просто на карту, чтобы понять это. Решающее слово в этом вопросе, конечно, за самой Нижегородчиной.

Страна получается просторная – одна из самых больших в Европе. Представьте себе расстояние от Смоленска до Нижнего Новгорода, и от Ярославля до Воронежа. Конечно, Залесье не будет унитарным государством. Безликие и бесправные области, ныне составляющие наш край, станут чем-то вроде швейцарских кантонов или земель ФРГ – самостоятельными и своеобразными, заново обретшими свою смоленские, рязанские и прочие «бренды», как говорит В. Штепа. Москву, как я уже писал, следует сделать технополисом, но не столицей. На статус последней есть достаточно кандидатур: Ярославль, Владимир, Нижний Новгород, Смоленск, Ростов Великий, Тверь… Да тот же Переславль-Залесский. В общем, это тема для широкого и вдумчивого обсуждения.

И наконец, вопрос, который звучит чаще всего: как вы собираетесь прикрываться
от великого и ужасного Китая? Очень просто: если нам суждена построссийская история, то членством в НАТО. Разумеется, при наличии собственной современной, профессиональной армии, формируемой на добровольной основе. Небольшой, но очень эффективной, вроде армии острова Крым из известного романа Василия Аксенова. Та армия, как известно, могла бы легко отбросить громоздкую и неповоротливую советскую армаду, имей она соответствующий приказ. У армии Залесья такой приказ будет, равно как и помощь товарищей по НАТО. Кстати, Эстония уже создала именно такую армию, в которую охотно идут служить русские из Печерского района, имеющие синие эстонские паспорта.

Конечно, проект «Залесье» имеет смысл только в том случае, если он будет действительно демократическим, народным, национальным. Грош цена нашим планам, ежели после освобождения от удавки имперской бюрократии Залесье попадет под пяту местных коррумпированных чинуш и мафиози, которые с радостью примутся создавать свою «банановую Русь» - пошлую, бесправную и уродливую. Эта опасность реальна. Сделать так, чтобы Залесье стало не «банановой Русью», а «новыми Афинами», вместилищем свободы, справедливости, развития и творчества - вот главный аспект проекта. Все зависит от того, удастся ли нам пробудить на местах вкус к самоорганизации и самоуправлению, к гражданственности, просто к достойной жизни. Только свобода и разум должны определить нашу постимперскую историю, а не дальнейшие произвол и одичание. И тут решающее слово за действительно народным и массовым Республиканским Движением Залесья, стоящим на позициях ненасильственного сопротивления, открытым для всех людей доброй воли, в том числе и для тех представителей оккупационного имперского государства, которые готовы честно послужить делу освобождения Залеской Руси.

Р.S. Поэт и историк Владимир Карпец, ныне активно выступающий под евразийской «звездой Чингисхана», на недавнем митинге ЕСМ заявил: «Сегодня миллионы вколачиваются Вашингтоном и Лондоном в создание неких русских субъэтносов: какого-то сибирского, какого-то ингерманладского, какого-то залесского, новгородского, и так далее». Владимир, ты сам-то веришь в то, что сказал?

ЗАЛЕСЬЕ: ОБРЕТЕНИЕ РОДИНЫ

Седой друид затянет песню –

И отзовутся, не таясь,

Порталы синего Залесья,

Их белокаменная вязь…

(Из новых стихов.)

Чувство родины… Я хорошо помню, как и каким оно прививалось нам в советское время – с пеленок, с октябрятской звездочки, с первой пионерской линейки. В раскатистых советских песнях это чувство охватывало и льды Приполярья, и дюны «Прибалтики», и украинские степи, и минареты Бухары, и, конечно же, белые пики Кавказа – родину товарища Сталина и милых киношных грузин. Советское чувство родины было универсальным, имперским. Проще говоря, беспочвенным и безнациональным, как типовой пиджак фабрики «Большевичка».

И надо сказать, что вот такое чувство родины удалось насадить в основном среди русских – причем не столько среди всех, сколько среди русского населения «средней полосы» европейской части РФ. То есть в пространстве, исторически ставшем ядром формирования Российской империи, а после 1917-го – центром ее большевицкой реставрации. Неслучайно, что Московия – так часто называют эту территорию – по сей день представляет собой некое средоточие имперско-совкового мракобесия. Отсюда оно исходит, подобно кругам на воде, постепенно ослабевая к западу. Вот в Украине – там оно уже неизмеримо слабее; даже в Беларуси, несмотря на Луку – тоже, а уж в Балтии так и вовсе его нет, равно как и в странах Восточной Европы. Здесь же, в Московии – зона какого-то духовного «Чернобыля», русской культурно-исторической аварии. Здесь правят чекисты и незыблемо стоят памятники Ленину, к которым правящая партия возлагает венки. Здесь по-прежнему власовцев считают врагами, а русское прочно ассоциируется с советским и имперским. Тут мистически царят Иван Грозный и Сталин, а свобода и собственность почти не ценятся и почти не уважаются.

Московия – это аномальная зона истории. Чем от нее дальше, тем жизнь здоровее. Даже совсем близкий питерский Северо-Запад – это уже совсем другое, не говоря о казачьих областях, Урале, Сибири или Поморье. Там, в большей или меньшей степени, давно существует особая, регионалистская идентичность. Такая – «областническая» - русскость находится в прямой оппозиции к унификаторской московитской русскости, которая была и остается эффективным инструментом имперско-бюрократического централизма.

Империи русские угодны лишь в качестве безликого этнического субстрата, скрепляющего это «великое государство». Соответственно, господствующая (пока!) великодержавная русская идентичность – искусственна и химерична. Она насаждена сверху в процессе «собирания земель», убивавшего самобытность множества региональных Русей. Это псевдоидентичность, созданный имперским государством симулякр, препятствующий развитию подлинного русского самосознания и национализма. В России никогда не было, да и не могло быть, настоящего русского национализма, что, кстати, и привело к победе большевиков – в отличие от Европы с ее развитым национализмом. За русскую идентичность пытались и пытаются выдавать то византийский монархизм, то сталинизм, то путинизм, все, что угодно, но, как правило, это всегда та или иная разновидность тирании и идеологического обскурантизма, всегда это нечто централистское, государственническое и авторитарное, палочное, казенное и тягловое.

Само понятие русской этничности Империя выхолостила в синоним подданства и лояльности, чуть ли не в партийную принадлежность. Русский – значит православный и монархист; русский – значит советский, коммунист; наконец, русский – это россиянин, верный путинец-медведевец. Понятие русский стало расхожим штампом имперского лексикона. Поэтому можно отчасти понять тех, кто упрекает, нас, национал-демократов в том, что мы, борясь с Империей, при этом апеллируем к русскости, таким образом, якобы переходя на имперский же язык и невольно принимая имперскую систему ценностей.

Эти критики не хотят видеть, что национал-демократия предлагает совершенно новый – регионалистский – формат русской идентичности. Полноценный, европейский русский национализм и имперское великодержавие несовместимы. Чтобы встать на путь нормального нациестроительства, русским надо порвать с Империей и ее мифами. Непонимание этой очевидной истины и определяет хронические провалы в становлении русского национализма, в том числе и в новейшее время. Для начала надо осознать, что в России, повторяю, просто никогда не было русского национализма как политической традиции. Отсюда и все «болезни роста». Не будет самонадеянным прямо сказать, что в лице национал-демократии впервые в истории заявил о себе русский национализм как таковой.

Он предполагает не имперский реванш, а становление регионалистской идентичности русских, превращенных Империей в «русских вообще». Нам пора вновь стать «русскими в частности», во всем «областническом» разнообразии. Очень может быть, что этот процесс регионалистского этногенеза, свободный от искусственных имперских сдержек, приведет к возникновению целого ряда русских наций, во многом отличных друг от друга и даже, возможно, имеющих особые имена. Умрет Империя – умрет и имперская «русскость», такая же искусственная, как и сама Империя. Из этнической протоплазмы, каковой сегодня является русский народ, на регионалистской основе сформируются полноценные белые нации с собственной демократическими государствами, в названии которых, как исторический маяк, возможно, останется слово «Русь»: Тихоокеанская (Дальневосточная) Русь, Сибирская Русь, Уральская Русь, Поволжская Русь, Новгородская (Ингерманладская) Русь, Балтийская Русь, наконец, Залесская Русь (Залесье) – «центральный» регион. Это и будет Многорусье, связанное конфедеративной основой.

Однако без преображения Московии в Залесье этот проект ущербен. Поэтому необходимо уже сегодня начинать ментальную атаку на Московию и ее византийско-ордынские архетипы (предстоит символическое свержение Ивана Грозного, все еще остающегося мистическим монархом Московии). Как только среди русских т.н. «центральной России» пойдет деление на «русских вообще» и свободных залессцев, как только проклюнется залесская идентичность – все, Империи можно трубить отбой, начинается новая история. Пусть залессцев будет поначалу и немного в сравнении с общей инертной массой, но они, как заведомо наиболее сознательные и активные, в позитивном смысле буржуазные, наверняка станут той самой «солью», которая «осолит» целое. Эти русские «прибалты» будут носителями нового, живого и конкретного, неимперского чувства родины, основанного на любви к СВОЕМУ краю, СВОЕЙ земле, а не к космическим масштабам Евразии. Известно, что невозможно любить все человечество. Так же невозможно любить и империю, что бы ни говорили. Ее можно лишь ОБОЖАТЬ. Ей нужно поклонение, а не любовь.

Чтобы осознать всю революционность зарождения залесской идентичности, прибегнем к аналогии. С конца 1998 года в Великобритании действует Движение за независимость Англии от Соединенного королевства. Импульсом для возникновения этого движения стало обретение Шотландией, Северной Ирландией и Уэльсом собственных Законодательных собраний. Как и во всякой империи, в Великобритании имперообразующее ядро всегда пребывало в ущербном положении. В результате Англия – колыбель Великобритании – все больше задумывается о том, как послать эту Великобританию куда подальше. Но Великобритания без Англии – уже не Великобритания. Залесье – это Англия Российской империи. Без Залесья нет Империи. Именно в Залесье она, усилиями князей и ханов, зародилась, сделав вечевую и вольнолюбивую Залесскую Русь своей первой жертвой, превратив ее в холопскую Московию (см. мой очерк “Великий перелом”). Здесь, в нашем краю, спрятана кощеева игла Империи. И поэтому только Залесье – возрожденное и свободное – способно Империю упразднить. Не отломить от нее ломоть, не просто урезать в формате, а прекратить исторически, образно говоря, выбить табуретку из-под ног.

Во-первых, надо четко определиться с терминами и территорией. Что есть Залесье? Строго исторически, это регион Золотого Кольца, Владимиро-Суздальская Русь. Название Переславль-Залесский указывает именно на это. Однако сейчас вполне уместно именовать Залесьем всю территорию Центрального Федерального округа, (по площади это больше Германии). Данная территория целостна во всех отношениях. Думаю, целесообразно выделить два оперативных понятия: Малое Залесье (регион Золотого Кольца), и Большое Залесье (в границах ЦФО). Разумеется, к проекту Многорусья, как один из предполагаемых субъектов Конфедерации, имеет отношение именно Большое Залесье (далее – просто Залесье, Залесская Русь). За Малым Залесьем оставим культурно-этнографическое значение и статус одной из внутренних земель.

Сразу возникает вопрос: какое место в проекте «Залесье» займет Москва? Сразу и отвечу: только не в качестве столицы Залесья, ни в коем случае. Ни при каких условиях нельзя дублировать москвоцентрическую схему, которая сразу же начнет регенерировать имперские стереотипы, а, в конечном счете, и саму Империю. Москву как Центр необходимо раз и навсегда дезактивировать. Да, Москва – мегаполис, но при этом, как и Нью-Йорку, ей совсем не обязательно быть столицей. Столицей Залесья разумнее сделать нормальный, не патологический русский город вроде Владимира или Ярославля. Москве же можно предоставить особый статус, скажем, свободной экономической зоны (технополиса). Пусть и дальше возводит сингапурские небоскребы (без ущерба своей исторической части), мы ее даже полюбим такую – при условии, что бывшая столица будет щедро делиться своими прибылями с остальным Залесьем. Только так, стимулируя европейское становление Залесской Руси, Москва сможет исправить свою историческую «карму».

Из чего будет складываться идентичность Залесской Руси? В ее основу будет положена, конечно, демократическая воля 18 субъектов ЦФО к образованию Республики Залесье (включая Москву, которой, в любом случае, останется лишь подчиниться). Это будет принципиально новая, синтезированная идентичность, состоящая из пробудившейся идентичности тверской, рязанской (артанской), смоленской, мало-залесской… Безусловно, становление залесской идентичности будет вдохновляться образом вечевой домонгольской и домосковской Руси. Однако надо понимать, что ни Рязань, ни Тверь сегодня в одиночку той Русью стать не смогут. Разумный путь один: сплотиться и превратить в европейскую, свободную и развитую Русь все Залесье, которое, при этом, будет состоять не из нынешних безликих областей, а из полнокровных, своеобычных земель, по примеру ФРГ или Швейцарии.

Кто-то может сказать, что превращение Московии в европейскую страну – это примерно то же самое, что выращивание яблонь в Антарктиде. Однако наверняка кто-то, созерцая необозримую долину Оки близ Поленова, думал: «Ну чем не долина Рейна?». И за этим вопросом стоит не просто пейзажное сопоставление, а желание жить как на Рейне. И это желание возникает не на пустом месте – оно прорастает из русской генетической памяти, из самой природы русского человека. А значит, претворенное в волю, оно обязательно станет фактором истории. Главное – посметь увидеть на месте нынешней, казалось бы, безнадежной, колхозной Московии современное, демократическое Залесье, Страну Белого Оленя. Надо уловить европейскую душу нашего края, запечатленную в белокаменной резьбе домонгольской Владимирщины.

Залесье – не утопия. Это уже признается на серьезном экспертном уровне. В аналитической записке «Альтернативы политического развития Российской Федерации» (МГУ, ф-т психологии, кафедра социальной психологии) читаем: «…вероятен распад Российской Федерации как государственного образования. НАИБОЛЕЕ ВЕРОЯТНО образование нескольких государств по ЭТНИЧЕСКОМУ И СУБЪЭТНИЧЕСКОМУ ПРИЗНАКУ. Некоторые их этих новых государств (Ингерманландия – Северо-Западный ФО, Московия – Центральный ФО) имеют ВСЕ ПЕРСПЕКТИВЫ вписаться в ядро постиндустриальной цивилизации, другие – стать индустриальным или сырьевым придатком этого ядра (выделено мной – А. Ш.)».

Поправочка: это будет уже не Московия, а Залесье. А насчет «придатков» - спишем сие на инерцию централистского мышления, всякий раз воспроизводящего прежние имперские схемы. Нам в данном случае важно другое: академическое признание принципиальной возможности нового исторического пути. И эта возможность явно пугает наших имперских оппонентов, а, стало быть, они тоже признают ее. Ведь пугаться можно лишь чего-то вполне реального. И не случайно, что евразиец Владимир Карпец, приводя вышеприведенную цитату, заботливо убрал из нее главное – упоминание об этническом и субъэтническом признаке образования новых государств. Обезвредил, так сказать, чтобы не ретранслировать опасные идеи. Более того: в охранительном порыве В. Карпец предлагает переформулировать ст. 282 УК РФ, «поставив во главу угла именно сепаратизм и противопоставление «русских субъэтносов» русской нации в целом».

«Партайгеноссе» В. Карпеца, Александр Дугин, в свою очередь, понимает, что главная угроза для Империи заключается не столько в «сепаратизме» как таковом, сколько в самой заявке на самоидентификацию русских в формате регионализма. Ведь именно распад унитарной «русскости вообще» раз и навсегда снимет с исторической повестки дня химерические мифы о «Третьем Риме», «народе-государственнике», «народе-богоносце», легитимирующие существование паразитарной имперской мегамашины и ее идеологической обслуги. Не случайно А. Дугин горячо поддерживает идею принятия федерального закона «О карте русского», т.е., по сути, проект бюрократического насаждения нормативной русской квазиидентичности. При этом Дугин, как и подобает евразийцу, стремится максимально размыть «понятие русского». Он вновь предостерегает от попыток «сузить идентичность русского человека до чисто этнической или расовой принадлежности» и призывает поставить расизм «вне закона» (как они все любят полицейщину!). «Нужно, - пишет Дугин, - включить в понятие русской идентичности максимально широкий культурно-исторический, социальный, духовный, языковой и другие параметры». Самое интригующее в данной формуле – вот эти «другие параметры», уводящие нас в бесконечность. Почему бы, согласно этой необъятной «широте», не записать в «русские», например, таджиков или узбеков – тем более что они, по Дугину, «наши братья, с которыми мы жили в одном государстве»? Вот такой любопытный критерий «братства» - проживание в одном государстве. Для евразийца его величество государство всегда останется альфой и омегой, мерилом всего и вся, в том числе и родства. В конце концов, Дугин выдает «понятие русской идентичности», побивая все рекорды «широты параметров»: «Я лично считаю, что каждый порядочный человек на Земле – русский». Так из-под православной бороды и опричного подрясника вылезает обычный застойный советский интернационализм. Если нынешнего Дугина побрить, он станет очень похож на какого-нибудь Романова (не на царя, а на члена Политбюро).

Как видим, Империя в лице своих апологетов не может предложить русским ничего, кроме «плавильного котла». Национал-демократия же, со своей стороны, провозглашает отказ от Империи ради сохранения русскими своей белой этно-расовой основы с дальнейшим становлением целого созвездия самобытных русских наций. Не Евразия, а Русская Европа; не Империя, а конфедеративное Многорусье – такова национал-демократическая альтернатива «Левиафану отчуждения», а также возможному политическому хаосу. И проект «Залесье», несомненно, является ключевым в этой борьбе за русскость, за русскую судьбу. В борьбе, которая вступает в решающую фазу.

Сегодня мы зажигаем одну из звезд Русского Созвездия.

Итак: мы, залессцы…

ИНАЯ РУССКОСТЬ

Недавно по третьему каналу показали репортаж о типично русской жизни за пределами Московской кольцевой автодороги. Речь шла о районе Московской области, где еще сравнительно недавно добывали бурый уголь. Теперь там ничего не добывают, шахты закрыты. Телезрителям продемонстрировали картину нормального геноцида: рассыпающиеся в прах трехэтажки, построенные еще пленными немцами, отсутствие водопровода, дороговизна, отчаяние, одичание. На экране – одни старики и старухи. «Живем, как крысы, так и передайте. Мы никому не нужны». Молодежи не видать – наверное, здесь уже и не рождается никто. Вообще впечатление от репортажа такое, что речь идет о какой-нибудь богом забытой Магаданской области, но никак о Подмосковье. Трудно представить, что совсем недалеко раскинулась столица, сверкающая фасадами банков и отелей, витринами умопомрачительных магазинов, свежепозолоченными куполами и стеклянной облицовкой небоскребов. Кстати, скоро Москва приступит к строительству 600-метрового супернебоскреба. Возможно, в ясную погоду его смогут видеть и вымирающие подмосковные жители – он будет отсвечивать на солнце как воплощенная вертикаль власти, как шитый золотом ханский бунчук…

Вот так живут русские в России. В Российском государстве. Которое исправно дотирует «маленькую, но гордую» Чечню, но при этом плевать хотело на исчезновение народа-гиганта, трудами коего и создано.

Лично мне этот репортаж ничего нового не открыл. Но впечатление, тем не менее, было сильным – с вымиранием собственного народа свыкнуться трудно. Поэтому очередные инвективы т. Малера, решившего преподать «национал-анархистам» и «проходимцам» урок «государственного чувства», воспринимались мною особо живо. В очередном припадке византистского холуяжа перед Системой он пишет: «Каждый, абсолютно каждый современный русский человек, будь то олихарх или бомж, обязан своим существованием Российскому Государству, которое так или иначе предоставляет все условия для того, чтобы выжить, жить и достичь самых разных жизненных целей… Что же касается современного, молодого, здорового русского человека в России, то ему все дороги для самореализации открыты, и только личная иждивенческая и социально-пассивная позиция делает его глупее, беднее, больнее и, наконец, просто злее на весь окружающий мир». «Мы живем в нормальном государстве», - констатирует т. Малер.
Воистину, нет никого лютее для русского человека, чем инородец-государственник, да еще к тому же православный! Подмосковным угольщикам и невдомек, что Российское государство, оказывается, им «предоставляет все условия, для того, чтобы выжить, жить и достичь самых разных жизненных целей». Съездил бы к ним т. Малер и объяснил лично, доходчиво, так сказать, по-рабочему, что, мол, братцы, у вас все нормально, поскольку «мы живем в нормальном государстве». Но боюсь, поездка не получится: т. Малер и дорогу-то за пределы МКАД вряд ли знает. Впрочем, может, это и к лучшему, а то ведь «философ-воин» мог бы и не вернуться к своему письменному столу…
И молодым людям из этого кромешного Подмосковья (если таковые вообще есть) было бы интересно узнать, что им «все дороги для самореализации открыты». И что только русские сами виноваты в том, что мрут по миллиону в год. Государство «так или иначе» делает все возможное, а они, «иждивенцы», все равно мрут и мрут. И остается этому Государству с большой буквы только одно: «предоставить все условия» русским для их дальнейшего вымирания, а потом, после окончательного решения русского вопроса, заселить Россию среднеазиатами, кавказцами и китайцами. Что, собственно, оно и делает, опираясь на столь ценимые т. Малером «тысячелетние традиции».
Бредни т. Малера не стоили бы внимания, если бы не были характерным показателем состояния умов кабинетной патриотической шоблы. Один – Егор Холмогоров – считает, что предназначение русских – «заселять небо» (помните, как говорил Горбатый в известном телефильме? «Мы тебя не больно зарежем. Чик – и ты уже на небесах»). Другой лижет задницу «нормальному государству», отправляющему на это самое небо по миллиону русских ежегодно. Третий – классик Проханов – хочет тех, кто еще жив, «загрузить работой». Как будто мало мы въебывали за последнюю тысячу лет! Так нет же: надо опять «загрузить» русских очередным Беломорканалом. Империя-мать зовет! На небо…
В общем, ясно: российское государство, империя – это историческая яма, из которой русским надо срочно вылезать. Пусть патриоты-государственники и дальше продолжают лобзать ханское стремя, а мы, как говаривали поморы – люди вольные. Гипотетическое движение за самоопределение русских регионов в составе России (подчеркнуто мирное и конституционное) могло бы стать для нас «лестницей» из «ямы», добиваясь переформатирования Евразии с учетом русских интересов.
Наконец, настала пора наметить духовные параметры ИНОЙ РУССКОСТИ, альтернативной расхожим шаблонам, которые служат лишь оправданию эксплуатации русского народа российским государством. А наши идеологические трупоеды от патриотизма пусть продолжают обгладывать мертвые догматы типа «православие, самодержавие, народность», «Ленин, родина, социализм» и т.д.

1. Прежде всего необходимо освободить русскую ментальность от имперского этатизма. Иная русскость – это неимперская русскость, оппозиционная московскому унификаторскому централизму, ведущая свое начало от времен, когда Русь слагалась из множества самобытных и суверенных Русей. Необходимо отрешиться от мертвящего исторического московоцентризма. Ментальная переориентация на Вольный Новгород – последний оплот собственно русской государственности – пробудит наши исконные этно-культурные архетипы и позволит увидеть новую историческую перспективу. Важно осознать, что Москва – это особый культурно-государственный феномен, который, хотя и базировался на русском этническом субстрате, сформировался под решающим влиянием Орды. Что и определило евразийский генезис Российского государства, которое совершенно справедливо рассматривать как продолжение Орды. Эта преемственность видна, прежде всего, в сохранившемся на протяжении веков данническом принципе, т.е. в постоянном стремлении империи обустраиваться за счет русских. Важно осознать, что интересы русских и интересы Российского государства – вещи не просто разные, но нередко противоположные. Характерно, что нынешние имперцы и государственники – это зачастую люди нерусских кровей, потомки представителей тех или иных инородческих имперских элит.

2. Важной составляющей «иной русскости» является бескомпромиссный антисоветизм. «Иная русскость» исторически опирается прежде всего на «мелкобуржуазное» крестьянско-казачье сопротивление красной Москве в период гражданской войны и 20-30-х гг., а также на антисоветское движение времен Второй Мировой войны. Такие фетиши как «Знамя Победы», «покорение космоса», «великая страна» в координатах ценностей «иной русскости» утрачивают свое гипнотическое воздействие. В этом (и не только в этом) плане «иная русскость» неизмеримо ближе, скажем, к украинским или литовским националистам, чем к российской патриотовщине любого толка.

3. Было бы лукавством с моей стороны, если бы я умолчал о том, что освобождение русского сознания невозможно, пока православие будет определять его в той же степени, в какой определяло до сих пор. Никакая «иная русскость» в союзе с попами заведомо невозможна – они неизбежно утащат нас в новую Орду. Церковь, как носительница инородной, интернациональной доктрины, всегда способствовала эксплуатации русских империей (не случайно, что еще во времена татарщины она пользовалась исключительным покровительством ханов, равно как и сегодня РПЦ является одной из важнейших подпорок Системы). Конечно же, нам обязательно предстоит более широкое участие в процессе, все более заметном среди европейских народов – процессе второго, «археофутуристического» обретения древних этнических мировоззрений, который должен завершиться отказом от любых разновидностей авраамизма и торжеством «новой античности».

4. Надо разгрузить русскую ментальность от остатков любого мессианства и идеократического утопизма. Довольно рваться то «на небо», то в «светлое будущее», рассматривая свою родную землю лишь как временный плацдарм для этих рывков. Хватит быть то «народом-богоносцем», то «народом-богоборцем», пора становиться нормальной европейской нацией, народом-хозяином, живущим НА ЗЕМЛЕ. На своей земле.

5. Необходимо выявить изначальный, солнечно-волевой русский психотип, деформированный и зашлакованный многовековым ордынско-имперским насилием. Если в представлении одного из классиков российской патриотической мысли, К.Н. Леонтьева, «русский человек специально не создан для свободы», то в действительности истинная, исконная русскость без свободы немыслима. Подтверждение тому: Новгород, Псков, вольное Поморье, широкие вечевые традиции (говорят, поначалу вече было даже в Москве), Дон, имевший культурно-родовые связи с Новгородом, наконец, свободолюбивые и самостоятельные сибиряки. Вольный, активный психотип ушкуйника, казака-первопроходца должен потеснить столь любимого патриотами «русачка» - неприхотливого и безличного носителя «государева тягла». По большому счету речь идет о генезисе новой нации (может быть, даже наций), в котором ключевую роль должны сыграть неимперские и гражданские начала, а также антисоветизм и «неоязычество» как живое творческое мировоззрение.

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ ИМПЕРИИ

1. По кругу

Не так давно появившаяся в «Завтра» № 41 (673) статья Сергея Семанова «Империя или держава» стала еще одними ярким примером «закольцованности» типического русского самосознанья, его неспособности вырваться за окаем вековых представлений. С. Семанов выступает в качестве оппонента идеи «пятой империи», и поначалу многие его рассуждения совершенно верны. Так, он справедливо не рассматривает в качестве империи домонгольскую «многополярную» Русь, «которая управлялась из Киева сугубо номинально» (историки-централисты называют это «раздробленностью»). Замечу только, что в империи русские живут не с Петра Первого, как полагает Семанов, а с времен татарщины, когда изрядная часть русских земель стала улусом Монгольской империи, которую позднее унаследовала Москва. Абсолютно верна и его критика дореволюционной России, где скопилось немало «противоречий между имперскими установлениями и сущностными интересами самого русского народа». С. Семанов хорошо говорит о «перенапряжении русского народа в Российской империи», о безжалостной трате царями русской крови и русских сил в угоду имперским интересам.

Однако при этом совершенно непонятно восхищение автора Сталиным, который, по словам Семанова, «придал советской империи блеск и величие, невиданное со времен римских Цезарей». «Власть Москвы, - продолжает он, - неколебимо царила от Берлина до Пхеньяна, мятежное красное знамя отсвечивало черно-бело-золотым царским штандартом, а масонская пентаграмма – двуглавым орлом».

Вот такая картинка в духе Устрялова. Благодаря ей становится понятным, почему именно Семанов допущен Прохановым в качестве оппонента – отрицая империю, Семанов при этом в восхищении встает перед нею на колени. Причем, мгновенно забыв о том чудовищном «перенапряжении русского народа» в СССР, в сравнении с которым участь русских в империи царей выглядит как райская картинка. Это уже не «перенапряжение», а ГЕНОЦИД, который нельзя искупить никаким «блеском и величием», никаким «Юрой Гагариным» и «бесплатным благоустроенным жильем». Восторги Семанова выглядят еще более странными в сочетании с его совершенно правильным выводом: «…царская империя истощала понапрасну силы русского народа, а сталинско-брежневская вконец подорвала их». Так вот, замечу, именно поэтому красное знамя и «отсвечивает» царским штандартом, а пятиконечная звезда – двуглавым орлом: в имперском дискурсе это действительно символизм одного порядка (что, кстати, наглядно демонстрируют синкретическая госсимволика путинской России). Непонятно только, почему, в таком случае, красная звезда Семанову не нравится, а двуглавый орел представляется родным и близким.

Весьма странной является и выдвигаемая Семановым «альтернатива» «пятой империи»: начав с констатации факта, что большинство населения России составляют ЭТНИЧЕСКИЕ русские, он заявляет: «Надо изгнать из газетно-телевизионного лексикона позорный неологизм «россияне». Мы все тут русские – «и тунгус, и друг степей калмык», и все прочие, кто вырос под нашими небесами». Ну вот и приехали. Чем же в таком случае понятие «русский» в устах Семанова отличается от «позорного неологизма «россияне»», который, кстати, употреблял еще А.В. Суворов, будучи верным сыном империи («Горжусь, что я россиянин»)?

Начав с отрицания империи, Семанов заканчивает империей же. Держава – это те же яйца, только сбоку. Да, если Проханову будут оппонировать на таком уровне логики, его проекты неминуемо приобретут «блеск и величие, невиданное со времен Цезарей».

2. Имперство наизнанку

В качестве классической, можно сказать, рефлекторной альтернативы имперской идее чаще всего рассматривают известный лозунг «Россия для русских». Его сторонником является, например, мой давний оппонент Александр Севастьянов, которого нередко называют «идеологом русских этнических националистов». Этот лозунг многим представляется совершенно логичным и бесспорным: говорят, что его поддерживают чуть ли не 61% населения, чему я охотно верю. Тем не менее, рискну осмыслить его критически.

Проблема в том, что Россия и империя – это синонимы. Поэтому лозунг «Россия для русских» по сути звучит как «Империя для русских», что является заведомым абсурдом. Как показывает исторический опыт, в реальности всегда дело обстояло наоборот: русские для России, для империи. И по-другому быть не может, поскольку Россия-империя, берущая истоки в Золотой Орде, никогда не предполагала и не могла предполагать какого-либо русского господства, которому противится сама природа имперского интернационализма. Империя всегда предполагала только русское СЛУЖЕНИЕ, ТЯГЛО. Вечное русское самоумаление. И по-другому Россия быть устроена не может; скажем, ситуация в Кондопоге до восстания – совершенно российская, то есть имперская. Поэтому лозунг «Россия для русских», будучи всего лишь изнанкой имперской идеологии, на практике – в лучшем случае – неизменно приведет к классической ситуации «русские для России». То есть к новой версии империи. Кстати, как известно возглавляемая А. Севастьяновым партия именуется «Национально-ДЕРЖАВНОЙ» - вот она, имперская изнанка «рефлекторного» национализма. Проговор по Фрейду…

А в худшем случае… Сомневаюсь, что тот же Севастьянов сможет, к примеру, упразднить факт современного якутского национального самосознания (равно как и сам факт Якутии), заставить якутскую молодежь забыть магию наскальных ленских рисунков, вновь открывшиеся миры шаманизма, символизм Белого Солнца… А главное, надо ли это делать? Мне, как русскому, самосознание якутов совсем не мешает. Напротив, вдохновляет. На русскость.

3. Многорусье?

Для начала нам, русским, надо осознать, что интересы какой бы то ни было России и интересы русских – это совсем не одно и то же. Подлинной русской альтернативой имперским схемам, на мой взгляд, может стать все более крепнущее направление в русской общественно-политической мысли, чьим знаменем стала емкая формула «Самоопределяйтесь!».

Помнится, еще года три назад в сети появилась статья Вадима Сидорова «Другая Евразия», в которой автор, смело поддержав основные идеи моей книги «Тюрьма народа», в частности, заявлял: «Россия никогда не была и не будет русским национальным государством, и пора бы русским уже избавиться от этой безнадежной и неразделенной любви к «матушке-России» <…> Итак, наш путь – от Москвы к Новгороду, от централистской России к автономным регионам с русской основой в составе федеративной Евразии». И не только автономным, но и взаимосвязанным. Поскольку «поодиночке ни один из русских регионов не сможет выбраться из той ямы, где мы оказались». Короче, «уставшему славянскому большинству необходимо обеспечить право на спокойное интенсивное развитие в регионалистском направлении».

Разумеется, все это предполагает пробуждение у нас, русских, самосознания принципиально нового, европейского типа, свободного от какого-либо «византизма». Нам надо превозмочь в себе самих многовековую инерцию державности и имперства, заданную Москвой. Наш патриотизм должен перестать быть идеологической легитимацией участи русских как тягловой скотины империи, как биомассы для планетарных мессианских проектов. Пора бы, наконец, почувствовать вкус к нормальной национальной жизни. Как у прибалтов, например. Которых русские не любят, надо полагать, из тайной зависти.

Если же русские в очередной раз примут имперскую судьбу, а точнее свое обычное имперское небытие, то им конец. Новую империю они уже не сдюжат. Русским необходимо осознать, что имперская идеология в ее законченном виде – это идеология последовательного антирусского геноцида. Особенно хорошо это видно на примере крайних персонажей типа «сионо-византиста» Малера, который недавно декларативно отказал этническим русским в праве сознавать и называть себя таковыми. То есть, по сути, в праве БЫТЬ. Что ж, как верно отметил В. Сидоров, «имперские инициативы в России всегда исходили от нерусских, но платили за них всегда русские».

Когда закончится эта затянувшаяся халява, не знаю. Легко умозрительно рассуждать о новом русском самосознании и новой нации. Но в реальности мы имеем дело с огромной имперской инерционностью русских, отягощенной на местах нищетой и элементарной бытовой дикостью, отсутствием традиций самоуправления, да и просто самоуважения. Об этом ясно говорят результаты последних региональных выборов, на которые уважающий себя народ просто не пошел бы. А наш народ, к ликованию Павловского лобызающий сапоги «Единой России», вряд ли помышляет о благе большем, чем централизованная палочная государственность. Какой уж тут «Новгород»? Как были московиты, так ими и остаемся. Дело свое холопское знаем…

Вот только Кондопога, Кондопога… Насколько я знаю, там народ на выборы все-таки не пошел.

РУССКИЙ ПЕРЕДЕЛ

Национал-демократия как проект.

Часть I. Новое пространство

Нет, не всякий “дух, враждебный
государству”, есть дух, враждебный
народу, потому что не всякое
государство — народ;
злейшим врагом народа,
внутренним нашествием
может быть иное государство.
Д.Мережковский

История — это постоянные
изменения, вечная перестройка
кажущейся стабильности.
Л.Гумилев

Русское против российского

Минувшим летом в газете “Завтра” появились занятные откровения известного путинского политработника Михаила Леонтьева (наконец-то он “дозрел” до рупора неосовковой имперщины!). М. Леонтьев рассказывает о своей реакции на распад СССР:

“Я не мог поверить, что все происходит на самом деле. Союзные республики были химерой(?), придуманной “понарошку”, чтобы убедить прогрессивное человечество в поддержке национально-освободительного движения во всем мире — не у нас же дома! И вдруг “заработало”, как на самом деле! Словно мультик — детскую сказку начали воплощать в жизнь буквально…”

Цитатка сия наглядно демонстрирует степень цинизма и тупости советских “образованцев”, ныне составляющих масс-медийную касту “властителей умов”. Тот факт, что СССР будет развален национализмом союзных республик, был очевиден еще в 1988-89 гг. на уровне кухонной “аналитики”. Дело в том, что эти самые республики были вовсе не химерой — химерическими, не существующими в плане национальной субъектности, были и остаются русские регионы империи. Эти “безнациональные” области наглядно иллюстрируют положение русских в России как народа, пораженного в правах.

Конечно, я вспомнил о М. Леонтьеве не затем, чтобы порассуждать об умственных способностях дипломированных совков, чья совковость ныне органично трансформировалась в “консервативную систему ценностей” и даже в “православие, самодержавие, народность”. Речь вот о чем. Если вчера М. Леонтьев и ему подобные не разглядели в национально-освободительных движениях союзных республик — прежде всего Балтии и Украины — могильщиков советской империи, то сегодня им тем более не понять, что на этот раз уже не “окраинный”, а русский национализм выступает в качестве главной антиимперской силы, которая завершит демонтаж постсоветского пространства. И положит начало принципиально новому историческому циклу.

В течение последних полутора лет произошло окончательное размежевание русского национализма с российским патриотизмом. Отныне это не просто различные, а противоборствующие системы ценностей.

Российский патриотизм открыто декларирует себя как верного прислужника Государства, причем любого: царского, советского, постсоветского, поскольку все эти генерации Империи онтологически едины. С точки зрения патриотов исторический смысл существования русского народа состоит в жертвенном (обязательно жертвенном!) служении имперскому Левиафану Системы, который в патриотических толкованиях приобретает даже сакральные, религиозные черты (православно-монархическая концепция “удерживающего теперь”). Согласно патриотам, собственной судьбы у русских нет; их судьба — это судьба наднационального гипер-Государства, судьба Империи. Не господствовать в Империи, а быть ее вечным, безропотным донором, безликим скрепляющим раствором; смиренно нести бремя имперских “сверхзадач” — за счет собственного “бытоулучшательства” и “мелкобуржуазного” благополучия”; быть агнцем на отнюдь не бескровной имперской “литургии” — такова участь русских в патриотическом понимании. Народ-холоп, народ-крепостной, вечные рабы и юродивые, перманентные колхозники и пролы — вот русские глазами патриотов. Законченная форма этой идеологии — православно-монархический сталинизм в духе Владимира Карпеца и Олега Платонова.

Правда, есть и те, кто пытается формулировать имперскость с позиций гипотетического русского господства. Они полагают, что Российская империя — прошлая и настоящая — это, мол, “неправильная” империя, как они говорят, “антиимперия”, превратившая русские регионы в колонии окраинной метрополии. Эти патриоты считают возможным построение “правильной” империи, и в качестве примера таковой называют, в частности, Британскую империю, где белая метрополия довольно долго кормилась за счет цветных колоний. При этом они игнорируют, во-первых, исторический финал Британской империи (как видим, “неправильная” Российская империя ее пережила). А во-вторых, поток мигрантов, заполонивший нынешнюю Великобританию — это “отдача” именно имперского прошлого, поскольку большую часть этого потока составляют выходцы из бывших британских колоний. Теперь уже бывшие колонии кормятся за счет имперской метрополии, успешно колонизируя последнюю. Нам, современным русским, Британская империя интересна только примером успешной борьбы с этой империей — я говорю о Ганди с его наступательной стратегией массовых ненасильственных акций.

Я считаю, что любая империя приводит к культурно-расовому хаосу и деградации исходного этноса. Любая имперская государственность, будь то эклектическое царство Александра Македонского или цезаристский Рим — это патология. Очевидно, сколь деградировал эллинский мир, став миром эллинистическим; очевидно, что именно Римская империя своей “глобализацией” создала все условия для успеха христианской проповеди космополитизма и всесмешения.

Антиимперство национал-демократов — это не тактика, а принцип. Мы принципиально неимперские националисты. Не через реставрацию Империи лежит путь в русское будущее, а через труп империи. Благодаря Империи русский народ так и не стал нацией, а все еще остается на положении народа при Государстве, вроде подмастерья Ваньки Жукова при суровом хозяине-мастере. Нацией, а точнее созвездием наций русский народ сможет стать только в том случае, если откроет шлюзы для своего регионалистского развития. Единственно органичным мне представляется компактное национальное буржуазное государство, вроде тех, что сегодня развиваются в Восточной Европе, прежде всего в Балтии.

Несбывшийся Ельцин

Однако и такое государство для нас, русских националистов нового поколения, не может быть “божеством”. Любое государство для нас вторично, поскольку относится к технологии исторического бытия нации. Национал-демократия — это первое в российской истории преодоление государственного фетишизма с позиций русского национализма. Национал-демократия стремится к понижению роли государства путем развития народного самоуправления всех уровней, расширения прямой демократии, создания “вечевых” структур, которые смогли бы стать реальной народной альтернативой существующей бюрократии. Кроме того, национал-демократия выступает за формирование армии на добровольной основе.

И, конечно же, мы — против диктата и самого существования имперского центра, где бы таковой ни возник. Империя “заморозила” русских в состоянии некой безликой этномассы. Поэтому мы за русский регионализм как непременное условие нормального национального генезиса русского народа, его “разморозки” на уровне региональных субэтносов. Пусть, как говорится, расцветет сто цветов! Речь идет о возникновении целого ряда Русей, в которых начнется процесс формирования нескольких русских буржуазных наций. Не исключено, что в дальнейшем они обретут особые имена, оставив понятие “русский” для обозначения своей общности, в качестве исторического маяка. Эти Руси могли бы образовать Конфедерацию, цивилизационно ориентированную на Европу (кто-то предложил назвать этот проект “Русская Европа”). Только так может быть завершен демонтаж постсоветского пространства, начавшийся на заре 1990-х годов.

Сейчас в авангарде этого процесса идет оранжевая Украина. Но, повторяю, завершить его — бескровно, исторически обоснованно и исторически перспективно — способен только новый русский национализм, русская национал-демократия, поскольку наше антиимперство исходит из жизненных интересов русского большинства населения России. Свободная от удавки федеральной и местной бюрократии, от диктата паразитарного центра и засилья этномафий, опираясь на огромный творческий и деловой потенциал народа и взаимопомощь, Русская Конфедерация, несомненно, займет достойное место в цивилизации “Богатого Севера”.

В далеком феврале 1990 г. Борис Ельцин, выступая в Уральском политехническом институте, заявил: ” …в составе РСФСР после референдума могут образоваться семь русских республик: Центральная Россия, Северная, Южная, Поволжье, Урал, Сибирь, Дальний Восток” (см. “Русская мысль”, 16 февраля 1990 г., Нью-Йорк).

Вот кто, оказывается, впервые провозгласил идею самоопределения русских в России, которая сегодня на всех политических уровнях и во всех политических лагерях воспринимается как необсуждаемая ересь! Так думал и говорил ранний, революционный Ельцин, стремившийся порвать не только с советским наследием, но и с имперской “кармой” в целом. Это был национал-демократический Ельцин, столь пленивший своим русским антикоммунизмом писателя Виктора Астафьева. Этот Ельцин не нашел понимания и поддержки у т.н. патриотических сил. Именно патриоты стали главными критиками антиимперской позиции раннего Ельцина, которая шельмовалась ими как “антирусская”. Проект семи русских республик не вызвал воодушевления и у т.н. “демков”, старавшихся вообще не замечать наличие русских в России.

В итоге возможность национал-демократического решения русского вопроса была упущена. В конце концов, Ельцин начал неуклонный дрейф в сторону имперской реставрации, что в итоге привело к бессмысленной и кровавой Чеченской войне, совершенно ненужной русскому народу, равно как и сама Чечня вкупе со всем Северным Кавказом. Этому Ельцину, завалившему Грозный трупами русских парней и воздвигшему в столице византийский “самовар” храма Христа Спасителя, патриоты аплодировали. В результате вместо шанса на собственную историю русские получили пошлую православно-совковую державность; начав с антисоветизма и русского “сепаратизма”, Ельцин закончил выдвижением чекиста Путина с его “вертикалью власти” и “единой, неделимой Россией”. Если русским националистам и есть за что не любить Бориса Ельцина, так это не за развал Империи, а за то, что он сохранил ее базовую часть, ее исходный плацдарм, реторту реванша — Российскую Федерацию.

Пора распустить “колхоз”

Как уже сказано, патриоты — это беспринципные прислужники Империи в любых ее “реинкарнациях”. Точнее, они прислужники любых хозяев этой Империи. Функция патриотов — чисто холуйская: мобилизовывать русских “на труд и на подвиг” в интересах этих хозяев, будь то цари, комиссары, попы, партбоссы, чинуши или просто палачи. Короче, патриоты — это опасные враги русского народа, а патриотизм — это зловонный отстойник фанатиков, изуверов, карьеристов и моральных уродов. На протяжении веков патриоты убеждают русских — и небезуспешно! — что огромный и склизкий “Левиафан Отчуждения” — государство Российское — это “мать-родина”, перед которой они, русские, “вечно в долгу”. В действительности “родина-мачеха” безмерно задолжала русскому народу — и сейчас пришло время сполна заплатить по счетам. Национал-демократы ставят своей целью освобождение русского народа от национального и социального гнета Империи. В лице национал-демократии русский национализм впервые в истории обозначил Российское государство как главного врага русского народа.

Это Государство — оборотень-вампир, питающийся русской плотью и кровью, духом и разумом — причем делающий это якобы от имени самих жертв и якобы в их же интересах. Чудовищный гибрид Орды, Византии и Совдепа, это Государство имеет к нам, русским, отношение такое же, какое, скажем, Британская империя имела к индусам, а Османская порта — к балканским славянам. Правда, в сравнении с Россией, названные империи были куда как честнее: они не навязывали себя порабощенным народам в качестве “любимой родины”.

Русский народ в гораздо большей степени жертва Империи, чем ее строитель. Российское государство, начиная со становления московского централизма, колонизировало русских, подвергая их насильственной имперской ассимиляции, стирая их регионалистскую самобытность, ущемляя местные права и вольности, усиливая казенное тягло. И при этом льстило русским, подобно тому, как на послевоенных сталинских плакатах изображались голубоглазые чудо-богатыри, поднимающие страну из руин. Вот только “забывали” изобразить на их телогрейках лагерные номера. Империя — это лжеродина и лжесудьба русских. Настало время обретения русскими своих подлинных родин и своих национальных судеб. Да, их будет несколько. Ельцин, например, в свое время насчитал целых семь.

Национал-демократия предлагает русскому народу:

— жить и работать для себя и на себя, а не на имперско-бюрократического “дядю”;

— руководствоваться своими реальными жизненными интересами, а не фантомными идеологическими конструкциями типа “Третий Рим” или “Третий Интернационал”;

— демократию и гражданское достоинство вместо сакрализированного холопства;

— “Русскую Европу” вместо прозябания в азиатской истории с ее кровищей и коррупцией;

— национальный эгоизм и самоуважение вместо имперского интернационализма и самоумаления.

Положение русских в Империи чем-то напоминает положение сельхозрабочих в советских агрогородах. Сельские пролы лишены правовой и природно-мистической связи со своей землей, отчуждены от нее. Их родная земля и ее богатства — во власти партийно-хозяйственной бюрократии, которая, по сути, и выступает в роли собственника. Аналогия прямая. Пора распустить “колхоз” Империи, обеспечивающий халяву чинушам и этномафиям за счет наших кровных русских трудодней. Пора нам с имперской “барщины” уйти на свои региональные “отруба” и зажить своим умом и по своей воле, а не по указке паразитарного центра в любой его ипостаси, будь то самодержавие, комиссародержавие или нынешнее гэбэдержавие.

Как поет БГ, “пора вернуть эту землю себе”. Русским нужна разукрупненная и приватизированная государственность, которая была бы их частной собственностью, как кулацкий хутор.

“Город Зеро”

Но хотят ли русские покидать “колхоз” Империи?

Из реальных, не аллегорических колхозов они выходить не торопятся, “архангельских мужиков” не очень-то много. Главный враг русских — их собственное имперское сознание. Это тот самый Саурон, который сидит в каждой русской голове, заставляя нас отождествлять родину с империей, народ — с государством, себя — с властью и ее деяниями. Так мы попадаем в заколдованный круг собственных представлений, в химерическую длительность российской псевдоистории, в деспотию иллюзии, требующую от нас, русских, отнюдь не иллюзорных жертв.

Есть такой раннеперестроечный фильм К.Шахназарова, который сегодня идет все реже: “Город Зеро”. В провинциальный город, где-то в Центральной России, приезжает командировочный из столицы (блестящая роль Леонида Филатова) и попадет в особый пространственно-временной континуум, в безысходную реальность, пронизанную абсурдистским магизмом. Один из центральных героев фильма — городской прокурор, рассуждающий о строительстве и укреплении Государства как главной исторической миссии русского народа. Путинец до Путина, он противостоит временной оттепели, ждет своего часа. В конце концов, после безуспешных попыток сбежать в прежнюю, большую жизнь герой Филатова навсегда остается в фантасмагорическом городе, выпавшем из истории. Город Зеро — в самом герое, а не вовне.

Можно сказать, что это аллегория русской судьбы в закольцованной псевдоистории государства Российского. В фильме его символизирует пятисотлетний реликтовый дуб в городском парке, насквозь усохший и мертвый, и потому, как мумия Ленина, питающийся энергией живых, их поклонением и любовью.

Национал-демократия — это стремление разорвать заколдованный круг из циклических “оттепелей” и “заморозков” и вернуться в историю. Точнее, начать, наконец, собственно русскую историю — построссийскую.

После России

Мало освободиться от идеи Империи. Страшно сказать: нам, русским, надо освободиться от идеи России.

Дело в том, что “Россия” — это тот пленительный псевдоним, прикрываясь которым Империя проникает в русское сознание и завладевает им. Россия — это сладкий гипнотический шепот в нашей душе, песня о широте и размахе, безбрежности и просторе. Этот тот безграничный “поэтизм”, который логически заканчивается безграничным этатизмом. Любовь к безграничному простору оборачивается контролем над этим простором, причем столь же безграничным, как сам простор. Великий Анарх оборачивается Великим Монархом.

Любовь к простору оборачивается любовью к системе контроля над простором, тем более что последняя не лишена своего рода размаха и шири (неслучайно боевым кличем опричников было залихватское “Гойда, гойда!”). Российское государство — это как бы зеркало, в котором отражается российский простор.

“Пространства уходят в пространства…” — так, кажется, писал известный поэт серебряного века. Тему вскоре продолжила знаменитая советская песня сталинской эпохи: “Широка страна моя родная…”. Она опять же о просторе, о шири, о вольно дышащем человеке. А “страна широкая” между тем представляла собой единый и неделимый концлагерь. Снова — диалектическое единство противоположностей: простора и системы контроля над ним.

“Россия — это ледяная пустыня, а по ней ходит лихой человек”, — влюбленно изрек К. П. Победоносцев. Лихой человек — это тот самый, кто потом “вольно задышит”. А кто такой Победоносцев? Да из числа контролеров. И он как бы благословляет чиновно эту русскую ходьбу, эту безбытность и неукорененность, этот анархизм, взбивающий сливки Империи. Взять хотя бы казаков-первопроходцев, бежавших от Москвы, от Государства, а в действительности тащивших его за собою “встречь солнцу”, как шлейф. Вслед за “лихим человеком” на новые земли приходил Победоносцев и переписывал оные. И сам “лихой человек” тоже попадал в реестр, получал от властей широкие служилые лампасы, сохраняя, в лучшем случае, некоторые вольности. “…Прибирала партия к рукам, направляла, строила в ряды”, — позднее отчеканил Маяковский. По части прибирания и направления с последующим построением большевики далеко переплюнули победоносцевых. Всякая “лихая ходьба” была отрегулирована в правильные потоки гулаговских эшелонов. Контроль над простором стал действительно безграничным, всепроникающим, как лютый мороз. Система ГУЛАГа — так история “подшутила” над русской любовью к шири.

Настало время русской любви не к шири, а к своему региональному Ширу. Пора нам, русским, превозмочь прельщение “большим стилем” в государственном строительстве. Имперский высотный дом обернулся для русских абсолютной бездомностью. Пора нам почувствовать вкус к “малым” государственным формам, к основательному регионалистскому обустройству.

Взять хотя бы “центральную” Россию. Представьте себе пространство, скажем, от Воронежа до Ярославля. Да что там говорить: хотя бы карту Подмосковья с прилегающими областями. Попробуйте проехаться, например, от Ростова Великого до Серпухова. Это же огромная страна, вытянуть ее на современный европейский уровень — уже великое дело. Хватит любить Великую Россию, полюбите свой регион, обустройте его, верните достоинство, процветание и историю своей реальной, “малой” родине, переформатируйте свой национализм. В Империи мы уже жили, причем плохо; Империя так и не стала ни православным “государством правды”, ни социалистическим “царством Божьим на земле”. Так, может быть, русские регионы смогут стать простыми, без затей, русскими Швециями? От имперской гигантомании и мессианских амбиций — к национально-буржуазному обустройству “малых” родин. С облаков “всемирно-исторических миссий” — на свою конкретную региональную почву.

Готовы ли к этому русские? Ответ неоднозначный.

Залесье против Московии

В “центральной” России — пока явно не готовы. Здесь явно довлеет великодержавная карма Московии. “Центральный” регион воспринимает себя именно центром “вся Руси”; чувство родины у “московитов” распространяется на всю Империю. Если, например, казаки и сибиряки традиционно воспринимают Россию как бы со стороны (в Сибири издавна говорят “Поехал в Россию”, т.е. за Урал, “Приехал из России”), то жители “центра” устойчиво отождествляют себя с Россией в целом, у них везде — Россия.

Этот регион для национал-демократии самый проблемный. Не будем забывать, что именно он испытал наибольшее влияние Орды, стал колыбелью самодержавия, душителем свобод и самобытности других русских земель. Московия, регион Золотого Кольца — это очаг культурно-государственной патологии, откуда расползлись имперские метастазы, отравившие русскую судьбу. Совсем неслучайно этот регион в эпоху гражданской войны стал бастионом большевизма, восстановившего Империю. Тут явно господствует некий темный “эгрегор” тирании.

Поэтому взращивание регионалистского самосознания, регионалистского мифа в этой зоне повышенной державности — задача наитруднейшая и наиважнейшая. Достаточно вывести из имперского “поля” одну лишь Московию, чтобы “дезактивировать” всю Империю разом. Прежде всего, необходимо перфорировать православно-государственнические, царистские стереотипы, здесь особенно сильные. Им надо противопоставить идею русской демократии — подчеркнуто светскую, но в языческом дизайне. Самое время вспомнить, что институт веча знали не только Киев и Новгород, но и Северо-Восточная, Залесская Русь: Ростов Великий, Переславль-Залесский, Суздаль, Владимир — пока в ней не утвердилось самовластие князей с половецкой кровью, заложивших основы московского самодержавия (впервые идею Залесья в личной беседе со мной высказал Илья Лазаренко в феврале с.г.).

Пора вернуть этому региону его исконное древнее имя, создать новый, светлый исторический миф этой земли, а также привлекательный образ ее европейского, демократического будущего. Нужны новые архетипы, ни больше, ни меньше. Московия должна снова стать Залесьем. Сие непросто, поскольку даже регионализм, экстраполированный на эту почву, воспроизводит архетип Московского княжества со всеми вытекающими, тем более что московитский “эгрегор” активно подогревается такой большой фабрикой как РПЦ. Но схватка уже началась: пока на уровне мыслеобразов, но вечевое белокаменно-романское Залесье уже противостоит Московии с ее татарским кнутом и плахой. Надо “накачивать” залесский “эгрерор” — и тут широчайшее поле для общественной и культурной деятельности в плане т.н. краеведения. Необходимы клубы краеведов Залесья, где бы собирались историки, политики, журналисты, выступали продвинутые музыканты. Нужны научно-практические конференции по залесскому регионализму и языческие фестивали. Пора вспомнить, что эта земля когда-то была страной вольных вятичей, долго сопротивлявшихся государственной централизации и крещению. Белый и красный — любимые цвета вятичей — указывают на их балтское происхождение (те же цвета у поляков, латышей и белорусов). Так что Европа гораздо ближе к Залесью, чем это кажется на первый взгляд.

Ну а сама-то Москва? Москва-столица? Она действительно “достала”, эта Москва — своей наглостью, нахрапом, запредельным богатством напоказ. Московский диктат, московская “глобализация” ненавистны всем регионам России, в том числе и “центральному”. Эта всенародная неприязнь к столице имеет глубочайшие исторические корни: напомним, что в знаменитой Китежской легенде под “татарами” подразумевалась Москва, “которая, захватывая город за городом, устанавливала в них новые порядки, очень неприятные для ревнителей старины” (Л. Гумилев). Открыто критиковать Москву было весьма опасно уже и в те времена (тем не менее, сохранился и нешифрованный вариант Китежской легенды).

Чем скорее в самой Москве появятся собственные регионалистские силы, сознающие, что имперская судьба, навязанная Москве ее властителями, разрушает саму же Москву, превращая ее в тошнотворный гибрид храма-новодела и офиса — тем лучше. Нынешняя Москва — это злокачественный город, паразитарный мегаполис-полип, заслуживающий лишь отвращения и всенародной ненависти. Достаточно сказать, что зарплата в столице, замкнувшей на себя всю политическую структуру страны, все экономические связи и финансовые потоки, в четыре раза выше, чем в регионах!

Так продолжаться не может. Недалек день, когда вокруг столицы раскинутся огни осадного лагеря. Надо вернуть Москву ей же самой, избавив ее от страшного исторического возмездия. Надо освободить ее от имперского проклятья, от черной кармы убийцы русской свободы. Пора сделать ее городом для людей, а не для чиновного обогащения. Именно национал-демократы должны возглавить в Москве движение за нормальную экологию, а так же народные выступления против уплотнительной застройки и разрушения исторического центра города.

“МОСКВА ПРОТИВ СТОЛИЦЫ” — таким мог бы быть лозунг движения за превращение Москвы из средоточия чиновных и этнических мафий в нормальный русский город. Ведь когда-то, в незапамятные времена, вече было даже в Москве. Дайте Москве шанс!

“Индейцы” с шашками

Казалось бы, иначе, чем в “центральном” регионе, должны обстоять дела в казачьих землях, извечных антиподах “центра”. А вот и нет. Вместо того чтобы, используя распад СССР, вспомнить свою независимость, республиканские традиции ХVI-XVII вв., казаки нацепили царские погоны и ударились в молебны, в банкеты, в опереточные войсковые круги с непременным “Любо!” и в мечты о новой “государевой службе”. Появились даже казаки-монархисты, невиданные досель. Ведь Дон принес крестное целование царям лишь после подавления восстания Степана Разина и служил “центру”, можно сказать, по договору, который почел расторгнутым после Февраля 1917 года. В эпоху гражданской войны основным движителем казачьего антибольшевистского сопротивления был типичный областнический сепаратизм, который с новой силой вспыхнул в годы Второй Мировой войны. Так, атаман Краснов ратовал за освобождение казачьих земель из-под власти Москвы и образование независимой Казакии. Выступая на курсах пропаганды в Потсдаме (1944), он говорил: “…Москва всегда была врагом казаков, давила их и эксплуатировала. Теперь настал час, когда мы, казаки, можем создать свою, независимую от Москвы жизнь”.

Нынешние казаки-монархисты с совковым душком — это явный постсоветский “новодел”, охотно поощряемый чиновниками и попами. В общем, сегодняшнее “возрожденное” казачество — это просто околополитический китч. Яркий пример оного — недавний костюмированный праздник, в ходе которого опереточные “запорожцы” высаживались на Тамань, а затем получали грамоту на владение Кубанью из рук ряженой “Екатерины Второй” (училка? Продавщица? Супруга местного мэра?). Завершила шоу кавалерийская рубка лозы, окончательно создавшая атмосферу этнографического действа в индейской резервации.

Сценка с “царицей” и “рубка лозы” — это ключевые моменты для характеристики современного казачества. Во-первых, нынешние казаки демонстрируют, что готовы верноподданнически получать свои земли и права из рук Государства, вместо того, чтобы все брать самим, как это делали их удалые самостийные предки. Во-вторых, казаки, похоже, согласны на роль “индейцев” с шашками. А ведь сегодня подлинное казачество должно напоминать, скорее, вооруженных фермеров-африканеров в нынешней ЮАР, быть этакой народной мотопехотой. Возможна даже легкая казачья авиация, вертолетная. Что, денег нет? Не смешите: та же Кубань — не самый бедный регион. Прав нет? Казак, права не дают, их берут. В борьбе обретешь ты право свое.

Запад и Восток против “центра”

В Сибири все гораздо интереснее. Идея сибирского областничества, идущая аж из позапрошлого века, жива. Опять заговорили о проекте Сибирской республики, который подпитывается не столь уж давней историей: в апреле 1918 года, на Приморском съезде крестьян и казаков, проходившем в Никольск-Уссурийске, эсеры выступили за созыв Сибирского учредительного собрания и отделение Сибири от Советской России. Так что идея Ельцина о Сибири как одной из семи русских республик могла бы в свое время лечь на весьма подготовленную почву. Да и сейчас еще не вечер.

Дальний Восток — там тоже очень интересно. Этот регион просто перегружен историческим опытом “сепаратизма”. Тут и память о красной Дальневосточной республике, и о белом Приамурском Земском Крае. Владивосток, прекрасный европейский город на берегу теплого южного моря — он так и просится на роль столицы этакого русского “Тайваня”. Причем тут какая-то Москва, далекая, словно Плутон?

А вот крайне западная Калининградская область. В свое время совок, “освободив” этот древний европейский край, изрядно его испоганил. В рыцарских замках чуть ли не коммуналки устраивали. Ну ладно, дело прошлое. В конце концов, нам, русским, Балтия тоже не чужая. Здесь и наш остров Рюген с его Арконой, где стоял знаменитый на всю Европу храм Свентовита; здесь был и прекрасный языческий город Ретра. Русским в Восточной Пруссии предоставлен уникальный исторический шанс: не просто быть поглощенными Европой, а стать самобытной частью Европы: Балтийской Русью.

Не менее интересно на русском Севере и Северо-Западе. Здешний регионализм обращен к миру Северной Европы, от которой эти края были оторваны московской централизацией. Мотор процесса, конечно, Питер, унаследовавший харизму Великого Новгорода — маяка русской идентичности. Эта харизма проявилась сразу, как только Питер был освобожден от статуса имперской столицы.

“Эгрегор” Новгородской республики настолько силен, что продолжает воздействовать спустя века даже на тех, кто к вольности совсем не расположен. Так, в апреле 1918 года (романтический период большевизма) в Советской России вдруг появилась Северная коммуна (Союз коммун Северной области), в которую вошли Петроградская, Новгородская, Псковская, Олонецкая, Архангельская, Вологодская, Северо-Двинская и Череповецкая губернии. Почти точный абрис древней Новгородской земли! Северная коммуна имела свой ЦИК и свою исполнительную власть — Совет комиссаров. Разумеется, потом Северная коммуна была аннулирована Москвой, которой к тому времени большевики уже вернули статус столицы, исправив западнический вывих Петра. История присоединения Новгородской республики к “центру” повторилась в виде пародии.

Очевидно, не случайно, что неприязнь Москвы к Питеру возросла именно в советскую эпоху. Большевики, желая того или нет, вновь запустили старые архетипы. Новая “новгородская ересь” заявила о себе даже в эпоху тяжеловесного позднего сталинизма — в виде знаменитого “ленинградского дела”, когда питерский партлидер Кузнецов предложил сделать Ленинград столицей РСФСР и учредить компартию Российской Федерации, дабы усилить в СССР русский фактор. Бедняга Кузнецов, несостоявшийся Ельцин того времени, слишком поверил сталинским тостам за здоровье русского народа. Но в отличие от Горбачева, Сталин не захотел стать государем без государства. На “ленинградском деле” проявилось все сталинское “русофильство”. В Питере была устроена большая чистка, своего рода новый антиновгородский поход Ивана Грозного (в этом контексте расхожий термин “сталинские опричники” приобретает особо выпуклый смысл). Несмотря на то, что тогда в СССР смертная казнь была отменена, Кузнецова и его команду расстреляли (порядка 200 человек). Исключение, сделанное для них, со всей очевидностью показывает, что самым опасным для Империи был и остается русский вопрос, даже в такой, партийно-советской, квазирусской трактовке.

Часть II. Новая личность

Измена “родине” как спасение

Как уже было сказано, идея России — это ментальная ловушка, которая делает русских пленниками Империи. Причем пленниками активными, обороняющими и совершенствующими свой плен, строящих апологетические идеологемы плена, создающих культуру плена, провозглашающих себя патриотами плена.

Показательно, что идея России мирила, казалось бы, непримиримые лагеря. За что бились белые? Известно, за Россию. Как только выяснилось, что красные, пусть поначалу и не ведая того, бьются за то же самое — за Россию, за Империю — очень многие белые прекратили борьбу. И более того, пошли на сотрудничество с большевиками: в качестве военспецов, идеологов и даже тайных агентов ГПУ. Безотказная вербовочная формула Лубянки: “Вы нужны России. Подчеркиваю, не нам, а России. Режимы приходят и уходят, а Россия остается”. И, в общем-то, Лубянка права: сменяется листва, а “заколдованный, дикий” лес Империи пребывает вовеки.

Наверное, не случайно, что самой непримиримой частью антисоветского спектра остались антиимперцы, враги России — национал-сепаратисты, прежде всего балтийские и украинские, которых совдеп и не пытался перевербовать. Уж на что Борис Савинков психологически и идейно был близок к национал-демократии, так ведь и он навернулся на идее России! Увидев, что большевизм стал Россией, Савинков признал большевизм.

Про Колчака и Юденича, отказавшихся признать независимость финнов и эстонцев в обмен на их удар по Петрограду, я и не говорю. Родиной, мол, не торгуем. Целостность Великой России оказалась весомее будущего ГУЛАГа.

Но издавна были и те, кто стремился разорвать этот заколдованный круг. Преодолеть морок. Изменить “родине”. Следует признать очевидное. Начиная с возвышения Москвы национальные интересы русских лежали в плоскости государственной измены. И даже ранее — с Батыя. Уже тогда лучшие русские люди, поневоле будучи вассалами сарайских “царей”, изменяли Монгольской империи — этой Прото-России. Они искали политической поддержки и военной помощи в борьбе против татар на Западе, в Европе — в родном культурно-расовом мире. Из них стоит назвать, прежде всего, князя Андрея Ярославича, окончившего свои дни эмигрантом в Швеции. Эта фигура пребывает в мрачной тени своего знаменитого брата-евразийца — Александра Невского, который в лице Батыя обрел себе нового отца, став ханским приемным сыном. Александр вошел в российскую историю как патриот № 1, а его брат Андрей — как изменник, предтеча двух будущих Андреев — Курбского и Власова. Измена князя Андрея состоит в его нежелании изменить своей европейской Руси и войти в “монгольский суперэтнос”, подобно брату-предателю.

Официозная историография — царская и советская, невзирая на “классовые” противоречия, единодушно обвиняют в измене и Новгородскую республику — за то, что она не пожелала положить русскую свободу, русскую идентичность к ногам татарской Москвы. За то, что Новгород искал помощи у соседей-родственников — у Литвы и немцев, знавших его в качестве одного из великих городов ганзейской Европы. Чему же изменял Новгород? Будущему крепостничеству? Военным поселениям, позднее устроенным Аракчеевым на новгородской земле? Своему грядущему превращению в провинциальный совковый город? Каким мог бы быть Новгород, если бы не угодил в Россию? Смотрите на Стокгольм, Осло, Копенгаген, Гамбург…

В изменники записано и славное русское боярство, доказавшее свою доблесть на Куликовом поле. Бояре, будучи носителями русского европейского самосознания, противились утверждению царизма ханского типа. В чем же состоит их измена? В том, что они не желали изменять своей русскости, своему европеизму и подлаживаться под нравы и обычаи крещеной татарской знати, составившей костяк опричнины? Или в том, что не изменили своим родственным связям с Западом? А может быть, их измена — в стремлении изменить русскую судьбу, снова сделать ее общеевропейской?

В “Словаре” В.И.Даля читаем:

“ИЗМЕНЯТЬ, изменять что, заменять, переменять, давать одну вещь вместо другой; переиначивать, переделывать, давать другой вид”. Второе значение этого слова — изменять кому: “переиначивать, нарушать верность, откидываться от кого, покидать, переходить к противнику”.

Александр Невский, “перешедший к противнику”, и есть изменник во втором, расхожем значении этого слова. Он изменник Руси и патриот России, основанной Батыем. А его брат Андрей Ярославич, новгородцы, Курбский, Власов и весь трагический дискурс Русской Измены — это изменники в смысле “заменить, переменить, переиначить, переделать”. Они изменники потому, что стремились изменить, выправить русскую историческую судьбу, однажды исковерканную нашествием Азии. Они хотели не “изменить родине”, а заменить родину: рабскую, азиатскую Россию на вольную, европейскую Русь.

Великая Идея Измены — всенародна. Изменить судьбу — личную и народную — стремились бояре, казаки, монахи, первопечатники, холопы… В 1564 году князь Курбский уходит в Литву, став Солженицыным того времени. В том же году Иван Федоров выпускает первую русскую печатную книгу — “Апостол”. В Москве. А спустя десять лет, в 1574-м, он печатает первую славянскую “Азбуку” и “Апостол”, но где? В “западэнско-бандеровском” Львове! А в 1580-1581 гг., опять же на “западэнщине”, в Остроге, он выпускает первую полную славянскую Библию (”Острожская библия”). Очевидно, на Западе Федорову работалось лучше, чем в Москве, где его обвинили в ереси.

В 1601 году маршрутом Курбского ушел еще один лихой человек: дьякон Чудова монастыря Григорий Отрепьев, боярский сын. В 1604 году он вернулся в Московию во главе русско-польского отряда под именем царевича Дмитрия. Ненависть народа к московской власти в лице татарина-опричника Годунова была настолько велика, что ничтожными силами Лжедмитрий I вскоре дошел до столицы и стал весьма популярным царем. Это был первый западник на московском троне, человек умный, отважный, великодушный и щедрый, настоящий герой Русской Измены. Он собирался снять “железный занавес” и позволить думным людям ездить на учебу в Европу, облегчил положение холопов и беглых крестьян, вообще был демократичен, свободен от церковного обскурантизма и, судя по всему, вынашивал планы больших реформ. Это был, условно говоря, Петр до Петра; но если европеизм последнего так и не вырвался за пределы российской исторической парадигмы, то Лжедмитрий хотел ИЗМЕНИТЬ саму эту парадигму.

В 1606 году в Россию из Польши перешел Иван Болотников — беглый холоп, побывавший в рабстве на турецких галерах. Освобожденный австрийцами, Болотников повидал Венецию, был в Польше, где заручился соответствующей поддержкой, а затем появился в Путивле, где возглавил народно-демократическое восстание, которое, по сути, стало войной русских регионов против ненавистного московского “центра”. Восстание поддержали около 70 городов Южной и Юго-западной России, Нижнее и Среднее Поволжье. Болотников — единственный из народных вождей, сумевший дойти до Москвы и осаждавший ее с октября по декабрь 1606 года.

Хотели изменить судьбу, “тряхнув Москвою”, казаки Степан Разин, Кондратий Булавин, Емельян Пугачев. Не уничтожить это антинародное государство, так хотя бы убежать от него — не в Польшу, так хоть в Турцию, как казаки булавинского атамана Некрасова. Туда же, в случае неудачи, собирался увести своих казаков и Пугачев — даже Туретчина была им милее, чем Россия.

А в 1812 году крепостным русским мужиками милее, чем “родина”, был “антихрист” Бонапарт. Простые крестьяне поначалу и не думали поднимать на французов пресловутую “дубину народной войны”, поскольку надеялись, что Наполеон отменит ненавистное крепостное право, даст мужику волю. На своего “царя-батюшку”, видать, надежды совсем не было.

В 3-м томе “Войны и мира” Л. Толстой описывает, как богучаровские мужики отказываются ехать вслед за барыней “в эвакуацию”: “Вишь, научила ловко, за ней в крепость (т.е. снова в крепостную зависимость) иди!”. И это несмотря на то, что отказ ехать считался чуть ли не изменой царю. Разные интересы у мужиков и бар, разное видение “родины”. Ситуация поразительно напоминает 1941 год, когда нежелание эвакуироваться рассматривалось властями как ожидание немцев — а их действительно ждали: в Балтии и в Белоруссии, в Украине и в “центральном” регионе России. На Брянщине, где вскоре возникла знаменитая “Локотьская республика”, по донесениям НКВД “эвакуируемые семьи партийного и советского актива провожались под свист и недвусмысленные угрозы распоясавшейся антисоветчины, а часть сотрудников учреждений упорно избегала под различными предлогами эвакуации”. Получается, что Россия царская была чужда русским крепостным так же, как и Россия советская — их колхозным потомкам. Такова правда, а не патриотические мифы с их сусальным Сусаниным.

Лето 1941-го с его повальной сдачей советских солдат в плен — это нечто исключительное лишь для тех, кто не очень знаком с историей, а точнее с характером отношений русских с Российским государством. Андрей Власов с его РОА — прямое следствие этих отношений. “Власовство” — это реакция не только на советский строй; корни “власовства” неизмеримо глубже.

Соответственно, и смысл почитания “великой победы” гораздо глубже, чем это кажется на первый взгляд. Культ “великой победы” повязывает русских не только с Совком, но и со всей имперской историей. Он произрастает из этой истории и утверждает ее безальтернативность. Основной смысл этого культа состоит в исключении из русского сознания даже помысла о том, что Вторая мировая война предоставляла русским шанс на другую историю: национальную и демократическую. За пражским манифестом КОНР (1944) стоят тени Андрея Ярославича, Андрея Курбского и Марфы Борецкой, так же, как за сталинскими приказами — тени Батыя, Александра Невского и Ивана Грозного.

Диагноз однозначен: культ “великой победы” надлежит удалить из русской личности, как аппендицит. В противном случае неизбежен перитонит и летальный исход.

Традиция Измены должна быть реабилитирована и легализована в русском сознании. Патриотические химеры рухнут, как потемкинские деревни, стоит лишь увидеть, что тот же Иван Сусанин — это в действительности заплутавший в исторических дебрях русский мужик, так и не разобравшийся, где свои, а где — враги; что Минин — это крещеный татарин, который, идя на европейцев-поляков, отстаивал Россию как наследницу Орды; что герои-панфиловцы — это чистой воды миф, сочиненный в прокуренных редакциях прифронтовой Москвы; что Зоя Космодемьянская — это красная фанатичка, поджигавшая зимой крестьянские избы, дабы немцы не могли использовать их для постоя. Люстрация русского духа, люстрация самой русскости — вот что стоит на повестке дня. Необходима, если так можно выразиться, “десоветизация” русской личности на глубину в несколько столетий. Новая русская личность — это и есть главная цель национал-демократии.

Запад нам поможет!

Традиция Русской Измены вплотную примыкает к западничеству. Западничество в ракурсе патриотизма — это синоним предательства. На протяжении всей российской истории патриоты учат: быть русским, значит не любить Запад. Национал-демократия утверждает: быть русским, значит побороть антизападнические комплексы и открыть русскую идентичность через западничество.

Национал-демократия — это принципиально новый русский национализм: антиимперский, буржуазный и западнический. Как уже понятно, противостояние западников и патриотов, конечно, несводимо к спору Грановского и Герцена с братьями Аксаковыми и А.С.Хомяковым. Это противостояние пронизывает всю российскую историю со времен Батыя и определяет ее.

До Батыя такого противостояния просто не могло быть, поскольку Русь являлась частью Запада. Антизападнические настроения, если они и возникали, оставались уделом приезжих византийских церковников. Стремление сохранить Русь в ее изначальном, европейском качестве и было патриотизмом того времени. Однако Батый изменил нашу историческую парадигму. Патриотизмом, с благословения православной церкви, обретшей в лице татар влиятельных покровителей, стала верность ордынскому “царю”. Как уже отмечалось, первым патриотом такого толка стал Александр Невский, создавший сам архетип российского патриотизма с его перманентной враждебностью к Западу. Два пограничных боя местного значения — на Неве и Чудском озере — раздутые до метаисторических масштабов, легли в основу квасного мифа о “западной угрозе”.

Российский патриотизм — это плод единства шкурных интересов московских князей и православных попов. И для тех, и для других антизападничество стало весьма удобным способом существования. Князья, благодаря ему, получали из рук татар ярлыки на великое княжение; само великое княжение приобрело свое исключительное значение и стало прерогативой московских князей благодаря Орде, которая выступила в роли повивальной бабки самодержавия. Попы, открыто поддерживая ханскую власть, получали от них всевозможные льготы и привилегии, а главное — сохраняли русские земли в качестве своей церковной вотчины, надежно огражденной от посягательств опасных католических конкурентов. Этот симбиоз шкурных интересов светских и церковных властей и породил феномен Москвы с ее похабным “собиранием русских земель”. Усиливаясь, Москва воспроизводила ордынскую государственность, воспроизводила Орду в виде России, вытесняя в небытие Русь. Понятно, что к русской истории и к русским интересам этот процесс не имеет никакого отношения.

Таким образом, российский патриотизм — доктрина всецело антирусская. Это легитимация великого русского исторического несчастья, легитимация русского рабства. По существу каждый из патриотов России продолжает дело Батыя, поскольку крадет у русских их европейскую историю, извращает русскую личность антизападным кодированием. Последней стадией патриотической мерзости является евразийство — шедевр идеологического изуверства. Евразийцы призывают русских возлюбить не Орду под псевдонимом — Россию, а саму Орду как таковую, с кнутом, кумысом и кошмой. То есть предлагают русским стать ментальными татарами, подобно тому, как, например, христианство предлагает своим адептам стать ментальными евреями.

В свете сказанного, западничество — это, по сути, национально-освободительное направление русской мысли, которое вот уже несколько столетий ищет пути к восстановлению домонгольской исторической парадигмы. Поэтому адекватный русский национализм не может не быть западническим. Разрыв, а тем более вражда между западничеством и русским национализмом — патология. Равно как и разрыв между русским национализмом и демократией.

Эти разрывы преодолеваются в национал-демократическом синтезе. Национал-демократия — это новое качество, новое измерение и новая глубина русского западничества, поскольку исходит не из умозрительных схем, а из самого цвета кожи русского человека. Наше западничество апеллирует не к книжным доктринам, а, прежде всего, к расовой памяти и расовому достоинству русской личности. Русские — янычары евразийской империи, когда-то украденные у своей матери-Европы, должны снова обрести ее в своей крови, в своем сердце. Только этот, внутренний Запад, может нам помочь по-настоящему. Национал-демократия — это восстановительная алхимия русской личности, курс ее реабилитации. И он может быть успешным только в условиях гражданского общества, в условиях свободы. Ибо только свобода соответствует подлинному русскому психотипу.

Русские гёзы

Надо честно признать: последние пять столетий бытия русского народа — это история населения колонии.

Русские — в гораздо большей степени жертвы Империи, чем, скажем, финны или поляки, имевшие в России региональную автономию и даже свою протогосударственность. В отличие от них, русские попали в историческую ловушку под названием “Россия”; ловушка заключается в том, что Россия успешно выдает себя за страну русских, хотя на самом деле является местом их заключения, типа зоны. Как только русская личность осознает истинное положение дел — она испытает примерно то же самое, что и главный герой “Матрицы”, однажды проснувшийся в чудовищной реальности. Расфасованные по ячейкам необъятной Мега-Системы, которая питается их разумом и кровью, русские спят и видят сны о “русской идее” и “Третьем Риме”, о своей “всемирной отзывчивости” и “всемирно-исторической миссии”. Проснуться — значит понять, что путь в русское будущее лежит через революцию: национально-освободительную и буржуазно-демократическую, антиимперскую и антифеодальную. Вроде Нидерландской революции гезов 1566-1606 гг., только в мирном варианте.

Отметим, что национал-демократия — это историческая реабилитация русской буржуазности, которая всегда третировалась апологетами Империи — и белыми, и красными (проницательный Константин Леонтьев объединил в себе тех и других, когда мечтал о “царе во главе социалистического движения”). Благодаря Империи русские, по сути, застряли в феодализме. Россия — страна перманентного средневековья. Изменить историческую парадигму попытался Февраль 1917 года, однако в силу того, что национал-демократия была представлена в нем лишь зачаточно и фрагментарно, дело кончилось зверской феодальной реакцией в лице большевиков (и, таким образом, сбылись мечты К. Леонтьева о социализме как новом феодализме). Путинизм — это очередная феодальная реакция. Никакого капитализма в России нет, а есть господство чиновно-олигархической знати во главе с кремлевским царем. Чекист во главе православной империи — это, пожалуй, даже покруче, чем леонтьевский царь во главе социализма.

Ответом на это является русская буржуазность — не столько социально-экономическая, сколько — и даже, прежде всего, — психологическая: стремление личности к максимальной независимости от государства, отвращение к религиозным и идеологическим спекуляциям, достоинство и самодостаточность. Это объединяет фермера и художника, студента и квалифицированного рабочего, предпринимателя и врача — всех, кто хочет трудиться, творить, знать, богатеть: русский средний класс в широком понимании, будущих русских гезов, которые выведут свой народ из церковно-имперского небытия к торжеству свободы и разума.

Русский — значит свободный

“Русский человек специально не создан для свободы”, — так российский патриотизм в лице византиста К. Леонтьева определил отношения русских с демократией. Вообще, как уже понятно, российский патриотизм — это всегда апология рабства, в большей или меньшей степени. Градус этой апологии может быть различным: от просвещенного консерватизма до воспевания опричнины и ГУЛАГа, но сущность ее всегда неизменна. К. Леонтьев, с присущими ему прямотой и талантом, выразил эту сущность так:

“Чтобы русскому народу действительно пребыть надолго народом “богоносцем”, от которого ждал так много наш пламенный народолюбец Достоевский, он должен быть ограничен, привинчен, отечески и совестливо стеснен. Не надо лишать его тех внешних ограничений и уз, которые так долго утверждали и воспитывали в нем смирение и покорность. Эти качества составляли его душевную красу и делали его истинно великим…”.

Империи и церкви нужен народ-раб. Сегодня этот пассаж, будто сочиненный совместно Путиным и Алексием II, вполне мог бы прозвучать с трибуны съезда “Единой России”.

Нет, нам, национал-демократам, нужен совсем другой русский народ — очищенный хлесткими вечевыми ветрами от затхлой “богоносности”, свободный от чиновно-мафиозного “отеческого стеснения”, неограниченный и непривинченный; народ, чьим жизненным идеалом были бы не “смирение и покорность”, столь милые сердцу чекистов и попов, а свобода и разум, воля и достоинство.

Наряду с короной, скипетром и державой существовал и такой символ имперской власти: Государственный Меч. Но я думаю, что и по сей день где-то в тайных кремлевских святилищах хранится и почитается самый главный атрибут государства Российского: Государственный Кнут, когда-то подаренный Батыем Невскому. Мы, национал-демократы, намерены сломать Государственный Кнут, эту кощееву иглу Системы. Гражданское общество, права и свободы, нормальная политическая жизнь — необходимые условия кристаллографии новой русской личности. Только демократия сможет устранить деформации русского психотипа, возникшие в имперский период; только новое Вече избавит русское сознание от фобий и комплексов, инплантированных в него садистами от государства и церкви. Помните знаменитое полотно Петрова-Водкина: первозданно-голый юный дезертир, бритоголовый после недавнего тифа; он оседлал красного коня свободы и бытийной полноты, и вступает на нем в синие воды истории. Тогда надеждам великого русского художника было не суждено сбыться — равно, как надеждам Есенина, Клюева, Хлебникова и многих других. Полотно осталось как пророчество и образ будущего.

Национал-демократия — это выздоровление русской личности от тифа российской истории с ее горячечными видениями и кровавым бредом. И обновленный, построссийский русский оглядит минувшие века великодержавия и деспотизма столь же удивленно и отстраненно, как заезжий путешественник — неведомые темные мегалиты, опутанные сетью лиан.

Прощай, московит!

Единственным русским психотипом, который признает и культивирует Империя, является психотип московита. Российское государство постаралось максимально распространить его среди русских, настойчиво прививая им московитский менталитет и московитские “душевные навыки”. Теперь московиты есть везде, даже среди казаков.

Важно подчеркнуть: московитский психотип не является исходным, он насаждался сверху, кнутом и примерами подлости московских князей, в ситуации сильнейшего стресса и унижения, вызванного татарщиной. Московит — это бывший европеец, внутренне изуродованный до такой степени, чтобы быть приемлемым для Орды. И первым московитом стал, конечно, Александр Невский. Интересно, кто будет последним?

Форма московита, как правило, вполне европеоидная. А вот содержание сводится примерно к следующему: стадный коллективизм; вера в “отеческое” начальство; неуважение к собственности — своей и чужой; босяцкое презрение к качеству жизни и культуре; антиэстетизм; завистливая неприязнь к достатку и богатству; непонимание ценности свободы и равнодушие к ней. В общем, это психотип холопа и хама. А также и деспота.

Империя насаждала его не только среди русских, но и, например, в Украине, в Балтии, в странах Восточной Европы, вызывая ответную ненависть к “русификации”, которую правильнее называть московизацией или осовечиванием. Вообще, московщина и советчина — это, в принципе, синонимы; московитов, шедших захватывать Новгород и другие суверенные русские земли, смело можно назвать протосовками.

Короче, московитский психотип — совершенно нерусский. Это как раз пример деформации изначальной русской души, которую определяют такие качества как свободолюбие, стремление к независимости, надежда, прежде всего, на себя самого, здоровый индивидуализм в сочетании с природным чувством локтя, вкус к достатку и процветанию, наконец, чувство красоты.

Повторяю, решающее влияние на формирование московитского психотипа оказала Орда. Татарский кнут внутренне “изваял” московита, превратив население “центрального” региона в некий особый этнос, который остальных русских и за своих-то не считал. Противостояние Москвы и Великого Новгорода — это, прежде всего, столкновение двух названных психотипов: московитского и собственно русского.

Как известно, восторжествовала лжерусская Московия. Начался процесс вытеснения Руси из истории и замены ее Россией. Чтобы полнее осознать антирусскую природу России, надо помнить, с чего началась ее “календарная” история: с “ритуального убийства” Руси в лице Новгородской республики.

Логично, что, пожалуй, самым ярким воплощением московщины стал ненавистник Новгорода и бояр-западников Иван Грозный. В его личности раскрывается еще одно качество московитского психотипа: склонность к изуверскому утопизму. Как известно, Грозный превратил свое государство в некое подобие монастыря во главе с царем-игуменом. Вся жизнь царства была пронизана дыханием близкого апокалипсиса и представляла собой как бы репетицию Страшного Суда в постановке опричнины. Именно эти свойства московитской души позднее потрясли мир неудержимым стремлением к “концу истории” в виде мирового коммунистического пожара и страшного суда массового террора. Большевизм как форма изуверской религиозности — это совместный плод московщины и еврейского левого экстремизма.

Вообще пресловутая “загадочность” русской души, ее “непредсказуемость”, “богодьяволизм” — это в действительности, свойства московитской натуры. Достоевский, описывая своих изломанных, мятущихся героев, анализировал как раз московитский психотип, в котором Древняя Русь и Великая Степь борются между собой с переменным успехом, будучи не в силах ужиться.

Психологическая московщина распространилась среди русских, а точнее в русских, как сорняк, поскольку государство Российское создало для нее наиболее благоприятные условия. Красногвардейцы, срущие в античные вазы Зимнего; советские воины-освободители, насилующие женщин Европы; нынешние защитники Бронзового солдата, разгромившие прекрасный Таллинн — это все московщина, которая, бия себя в грудь, вопит о своей “русскости”.

Настало время культивации русской души. Национал-демократия как раз и призвана стать этаким культиватором. Многое, очень многое в нынешней русской личности подвергнется “прополке”!

Когда-нибудь, ясным осенним утром, русский человек выйдет на широкую террасу своего большого загородного дома, чтобы послушать, как шуршит листва на каменных дорожках сада. И, заглянув в себя, обнаружит, что он так же, как эстонцы, не любит Бронзовых солдат — и вообще, больше похож на шведа или норвежца, чем на воспаленных персонажей Федора Михайловича, который из актуального диагноза, наконец, превратится в культурный реликт вроде Гомера или Эсхила.

Я мечтаю о том, что появится, наконец, такое понятие: русский бюргер, подразумевающее свободу от психопатической тяги к “предельному и запредельному”, от “безбытности” и “богоносности”, означающей, как правило, непролазные сортиры и неадекватность “по жизни”. Бюргерство есть не измельчание русской личности, но ее трезвение, закалка, оформление. Российское государство всегда боролось с бюргером как с культурным и социальным типом, с бюргерством как состоянием души; оно начало свой исторический путь с уничтожения республики-бюргера — Великого Новгорода. Империи всегда был нужен босяк, а точнее психологическое босячество. Соответственно, для национал-демократии культурная, социальная и, прежде всего, психологическая буржуазность является основополагающей. Вообще, в России — в стране глубоко антибуржуазной — проповедь бюргерства как мировоззрения есть подлинная фронда, абсолютный нонконформизм. По существу, это проповедь революции.

Резюме

Итак, национал-демократия — это единственная по-настоящему глубокая оппозиция актуальной Системе, поскольку является оппозицией не просто политической. Национал-демократия — это оппозиция цивилизационная; это русская альтернатива Российскому государству, исторической России. Она всегда тлела в подполье российской истории, и теперь легализуется. Национал-демократия есть квинтэссенция русской крамолы. С другой стороны, путинщина явно претендует на то, чтобы стать зловонным концентратом российского государственничества, последним прибежищем патриотических негодяев, кнутопоклонников всех мастей. Похоже, “Новгород” и “Москва” сойдутся на последний и решительный бой. Мы не переоцениваем свои силы. За нами пойдет меньшинство, но это будут те, кто способен обрести в себе вольный дух варяжской Руси. За нами — качество, а не количество; нация личностей, а не электорат. Мы запускаем ментальный вирус отбора. Как бы то ни было, но национал-демократия уже произвела концептуальное минирование опорной системы Империи.

Возможность изменить судьбу, ставшая раз и навсегда очевидностью — это неизвлекаемая мина, детонатором которой является само будущее.

Алексей Широпаев, октябрь 2007 г.