24 мая 1945 года на кремлевском приёме в честь командующих войсками красной армии Сталин произнес свой знаменитый тост за здоровье русского народа. Этот небольшой текст и поныне остается своеобразной мантрой патриотов, видящих в нем свидетельство особой любви Сталина к русскому народу, а также исторический документ, подтверждающий дальнейшую «русификацию» большевизма, якобы начавшуюся еще в предвоенные годы. Эта публика традиционно млеет при виде сталинских погон и сталинских попов с советскими орденами на рясах…
Сталин сказал (цитирую по газетному отчету):
«Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа, и прежде всего, русского народа.
Я пью прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящая сила Советского Союза среди всех народов нашей страны.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.
У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941—42 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом.
Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!
За здоровье русского народа! (Бурные, долго несмолкающие аплодисменты)».
Итак «вождь и учитель» сказал русскому народу свое царское «спасибо». В чем же это «спасибо» выразилось реально? Как ощутил на себе сталинскую любовь и уважение «руководящий народ»?
Уже в следующем, 1946 году, российскую деревню поразил голод. Его причины зачастую видят исключительно в последствиях войны, но верно ли это? По мнению исследователей, голод 46-го года был вызван, прежде всего, антинародной политикой сталинского государства. Историк В.Т. Анисков указывает, что «…после войны государство не создало для крестьян даже самого минимального страхового нормирования по поддержанию их питания на случай недорода, авральных безвозмездных поборов и пр., поэтому настоящим бедствием для села обернулась не столь уж грозная для нормальных условий засуха 1946 г., приведшая к массовому голоду и обострению социальной ситуации в деревни». Сталин пошел по накатанному пути мобилизационных методов, тогда как, по мнению историка, требовался «поворот, подобный тому, который был предпринят после гражданской войны при переходе к нэпу, да еще более глубокий, последовательный, с учетом реальной практики и потому необратимый».
Исследователь А. А. Ильюхова рисует емкую картину жизни тех лет: «…материальная неустроенность, голод 1946 г., “завинчивание гаек” сталинским режимом, тяжкий труд при скудном вознаграждении. Тяжелее всего в те годы жилось деревне. Правительство страны осуществляло восстановление народного хозяйства (прежде всего промышленности), в том числе за счет деревни, по сути, за счет ее ограбления (выделено мной – А.Ш.). Отсюда низкие темпы восстановления всего сельского хозяйства и уровня жизни крестьян. Мирная жизнь не принесла крестьянам реального улучшения положения. Большинство, как и в годы войны, жили не просто бедно, а нищенски, буквально выживали. И так в течение многих лет. Это не подвиг деревни, а ее трагедия». Добавим, что в итоге к 1950 году сельское население по сравнению с 1940 годом сократилось вдвое.
Историк приводит сводку Управления МГБ Смоленской области «О реагировании населения области по проводимым хозяйственно-политическим мероприятиям и отдельным вопросам материально-бытовых условий на селе» за 1-е кварталы 1945—1949 гг. Как видим, товарищ Сталин пристально присматривал за горячо любимым «руководящим народом», с которого его баскаки буквально снимали последнюю рубашку.
«”В нынешнем году окончательно истрепал свои нервы, одним словом переживание за переживанием. По мясопоставкам только с большими трудностями успел уплатить мясо 40 кг. за 1948 г. и начал платить за 1949 г., которую уплатил 15 кг. 26 февраля приносят мне извещение на уплату мяса за 1946-1947 гг. - 80 кг. и в тот же день делают опись моего хозяйства, предупредили меня, если не уплачу к 20 марта, то 20 марта будет изъято имущество”. (Духовщинский р-н, п/о Загусенье, дер. Федяево).
“Целый год не видим куска хлеба. Налог 800 руб., мяса 54 кг, яиц 75 штук, картофель 364 кг. За налог приходят и забирают последнюю тряпку и рубашку”. (Захаринский с/с, дер. Абрамково, ЛПС).
“Чуть забудешь об одном, начинается другое. Толкают: плати мясо, давай заем, а чем платить? Грозят взять корову. У нас нет за душой ни копейки, даже нет денег на соль. Похоже, своей смертью не умереть, так тяжело жить”. (Ельнинский р-н, Шунаренский с/с, дер. Брынь).
“Приехали к нам, забрали хлеб, тряпки. Маму оставили не при чем. Жить просто невозможно. Здесь разбирается каждый по-своему, по своей воле, плохо беззащитным жить”. (Монастырщинский р-н, Барсуковский с/с, к-з “Новоселье”)».
В сводке приводятся многочисленные высказывания колхозников, доведенных до отчаяния подпиской на пресловутый добровольно-принудительный заем, проводимой даже до указания правительства.
«”... уже спрашивают заем, а у меня денег нет. Козы нет, чтобы прожить. Неужели мне вести продавать корову, которую насилу дождалась!”. (Ельнинский р-н, Рождественский с/ с, дер. Усово).
“... одного займа на 1949 год - 200 руб. преподнесли. ...”. (Ельнинский р-н, Вербиловский с/с, дер. Сигарёво).
“Уже распределили заем и нужно собрать к маю. Матери принесли 100 руб. [займа]. Здесь распределяют по дворам...”. (Хиславичский р-н, дер. Кожуховичи).
”Сегодня в сельсовете раскладывали заем и на меня наложили 200 руб., пришлось поругаться, а на Черниху 100 руб., а потом преподнесут налог. И не знаешь, что делать”. (Вяземский р-н, Лосьминовский с/с, дер. Леонидово)» («Российская деревня после войны. Положение в деревне глазами крестьян»).
«Новая газета» пишет: «Обожатели Сталина, заставшие время до 1953 года в более или менее сознательном возрасте, не могут не помнить регулярные принудительные подписки на всяческие займы, а молодым и представить невозможно трагедию семьи, вынужденной отдавать нищенскую зарплату на постоянное укрепление чего-то там…».
Вдобавок, «в конце 40-х гг. были обложены высокими налогами приусадебные участки. Крестьяне стали избавляться от скота, вырубать фруктовые деревья, так как платить налоги им были не по карману».
Ничуть не лучше, чем в Центральной России, было положение колхозников и в Сибири, традиционно зажиточной и непосредственно непострадавшей от войны.
В Сети есть отличная работа старшеклассницы Юлии Мизоновой, рассказывающая о жизни сибирской деревни в послевоенные годы. Что ценно, очерк, представленный на Всероссийском конкурсе исторических работ старшеклассников, основан на воспоминаниях земляков Юлии, в том числе ее родственников.
Юлия рассказывает:
«Первый послевоенный сев проходил в очень тяжелых условиях. Истощенные женщины, подростки, и старики не справлялись с работой (благодаря сталинско-жуковским методам ведения войны, мужское население русской деревни, составлявшее до 80 % действующей армии, было практически выбито – А.Ш.). Семян не хватало.
Государство, покупая по твердым ценам сельскохозяйственную продукцию, компенсировало колхозам лишь пятую часть расходов на производство молока, десятую часть – зерна, двадцатую – мяса.
Колхозники на трудодни практически ничего не получали, хотя работали по десять – двенадцать часов в сутки (годовой заработок колхозника по трудодням тогда равнялся зарплате рабочего за месяц – А.Ш.). Вспоминает Шахова Александра Николаевна: “Работа в колхозе была тяжелая. Зимой, по пояс в снегу, заготовляли бревна в лесу или молотили зерно цепами в подтоварниках (помещение, где обмолачивали зерно).
Весной пахали на коровах и лошадях землю. Вручную засевали поля. Один человек пашет, двое идут за ним и раскидывают зерна по пахоте.
Летом косили траву для скота литовками. Сенокосы и поля были далеко от села, поэтому жили на заимках. Домой нас отпускали раз в две недели. Пройдем пешком 10 – 15 километров, помоемся в бане, а еще хочется сходить в клуб. В клубе попляшем немного, споем 2-3 частушки и обратно, чтобы успеть с восходом солнца выйти на работу. Часто даже не удавалось поспать. У многих были коротко подстриженные волосы, потому что вши заедали. Одежонка на нас была плохая: старенькие пимы или чирки, довоенная телогрейка, да старенький платок, сменного белья не было, вот ели нас вши.
В начале 60-х. годов создали МТС, нам в колхоз дали трактор, стали разводить лошадей - жизнь понемногу налаживалась”.
От своей прабабушки Почекутовой Анны Иннокентьевны я узнала, чем питались жители нашего села после войны. “С едой было тяжело, особенно ближе к весне, когда картошка заканчивалась. Зимой ели картошку с черемшой, пекли драники. Ржаную муку заваривали кипятком, добавляли воды, и если было, то немного молока. Получалась болтушка.
Весной собирали и ели крапиву, щавель, черемшу, пучку, петушки, корни сараны. Черемшу заготавливали на зиму. Летом собирали грибы, ягоды, орехи”.
Бичом сибирских крестьян стала септическая ангина - заболевание, регистрируемое только во время голода. Многие истощенные жители села выходили на поля и собирали, лежавшие под снегом, колоски. Голодавшие не знали, что на лежащем под снегом зерне прорастает особый вид ядовитых грибов, вызывающий эту страшную болезнь. Ее признаком были судороги, шла носом кровь, распад мягких тканей, после чего наступала смерть.
“Мне было 13 лет и всегда хотелось есть, - рассказывает Дина Демьяновна, - семья у нас была большая (7 детей), тятенька (отец) погиб на фронте, а мама получала всего 400 грамм муки в день. Весной в колхозе начинался падеж скота от голода. Мы ночью с братом ходили за мясом. Отрубим топором несколько кусков мяса и несем домой. Ничего вкуснее этого вареного мяса я больше никогда не ела. (Улыбается сквозь слезы Дина Демьяновна.) Я никому об этом не рассказывала, стыдно было, но в то время хотелось есть. Мы рано пошли работать в колхоз. Выполняли разную работу. Весной мы обмолачивали снопы в подтоварнике, и Настя, моя старшая сестра, насыпала в чирки зерна, чтобы унести домой. Об этом кто-то сказал участковому милиционеру. Настя спряталась от него в чей-то бане на берегу реки. Он ее не нашел и три дня караулил, но так и не смог поймать. Это спасло ее от тюрьмы, а то дали бы 10 лет”».
Вдумаемся: три дня сталинский мент караулил голодную русскую девчонку – горсть зерна взяла у великого государства. «Руководящий народ»…
Юлия Мизонова делает зрелый вывод, основанный на мнении людей старшего поколения:
«Наверное, послевоенного голода можно было бы избежать, если бы жители сельской местности имели возможность полнее использовать ресурсы своего личного приусадебного хозяйства. Но Сталин пришел к необоснованному выводу, что размеры личных подворий крестьян слишком велики и это отрывает их от работы на общественных полях.
Во время Хрущева жизнь стала лучше. Разрешили приусадебное хозяйство, держать одну корову, одну свинью, одну овцу. Наступила оттепель» (Ю. Мизонова. «Жизнь в деревне после войны»).
Благодетель Хрущев. «Одну корову, одну свинью, одну овцу» разрешил держать, но все равно не дотянул до показателей уровня жизни крестьян знаменитой «Локотской республики» - антисоветского автономного образования в немецком тылу в 1941-43 гг. (там размер подушного земельного участка для каждого жителя составлял 10 гектаров, у каждой сельской семьи была корова, не говоря уже о козах, свиньях и птице; процветала торговля). И "пачпорт" демократ Хрущев деревне так и не выдал. Как известно, еще со времен коллективизации колхозники не имели паспортов, будучи, по сути, государственными крепостными. И это большая часть населения страны! Вот уж воистину «страна рабов, страна господ». Даже после «великой победы», оплаченной прежде всего «пушечным мясом» русской деревни, Сталин не отблагодарил своих крепостных, не дал им волю. Уже в космос совок летал, а в стране все еще царили крепостнические порядки. Лишь в 1974 году постановлением Совмина СССР на сельскую местность распространили общегражданскую паспортную систему. Однако выдавать паспорта в деревне стали лишь в 1976 году, и этот процесс затянулся аж до 1989 года – чуть ли не до распада СССР…
Сталин не только не выдал паспорта колхозникам после войны – он еще более усугубил феодальные порядки в деревне. В 1948 году появился указ, «по которому собрание колхозников наделялось правом по общественному приговору высылать в отдаленные районы СССР на 8 лет членов колхоза, не выработавших норму трудодней. Надо сказать, что власть здесь вернулась к дореволюционной норме, когда сельский сход имел право своим общественным приговором высылать злостных нарушителей общественного порядка в Сибирь – из шедших по нашей Владимирке в ссылку таких чуть ли не половина. Но есть разница и существенная: сельский сход был вполне самостоятельным в своих решениях (не без оглядки, правда, на помещика или ближайшего чиновника), на колхозных же собраниях обязательно присутствовали и задавали тон представители райисполкома и райкома партии. Не в этом ли причина единодушия при вынесении колхозниками приговоров – всегда, без исключения, единогласно и под бурные аплодисменты.
Общее впечатление от хода претворения в жизнь этого Указа таково, что выполнялся он только в 1948 года (июнь – июль) и очень редко (буквально, несколько случаев) в 1949 году. Одним словом – компанейщина чистой воды. Велико число ошибок. Из почти тридцати высланных, десять общественных приговоров признаны (по протестам прокуроров, по проверкам проведенным Мособлисполкомом и т. п.) ошибочными. Правда, проверки и оформление документов требовали времени и высланные возвращались на родину через три и более лет работы на рудниках, приисках, шахтах Сибири».
Сталинский тост предельно циничен и ядовит по своему смыслу. Это антирусский тост. Не слышать его явно антирусского, издевательского звучания могут лишь деревянные уши наших патриотов. Сталин почти открыто издевался над своими рабами, чье пресловутое «терпение» многократно превзошло все его ожидания. Между тем, молодой русский фронтовик Александр Зиновьев, будущий философ и писатель, хорошо понял товарища Сталина. В результате появилось замечательное, беспощадное стихотворение, за которое Зиновьев чуть не поплатился свободой, а, возможно, и жизнью. Особое значение этих стихов в том, что они написаны, повторяю, фронтовиком.
Итак, Александр Зиновьев:
«Вот поднялся Вождь в свой невзрачный рост
И в усмешке скривил рот.
”Поднимаю, - сказал, - этот первый тост
За великий русский народ!
Нет на свете суровей его судьбы.
Всех страданий его не счесть.
Без него мы стали бы все рабы,
А не то, что ныне мы есть.
Больше всех он крови за нас пролил.
Больше всех источал он пот.
Хуже всех он ел. Еще хуже пил.
Жил как самый паршивый скот.
Сколько всяческих черных дел
С ним вершили на всякий лад.
Он такое, признаюсь, от нас стерпел,
Что курортом покажется ад.
Много ль мы ему принесли добра?!
До сих пор я в толк не возьму,
Почему всегда он на веру брал,
Что мы нагло врали ему?
И какой народ на земле другой
На спине б своей нас ютил?!
Назовите мне, кто своей рукой
Палачей б своих защитил!”.
Вождь поднял бокал. Отхлебнул вина.
Просветлели глаза Отца.
Он усы утер. Никакая вина
Не мрачила его лица.
Ликованием вмиг переполнился зал...
А истерзанный русский народ
Умиления слезы с восторгом лизал,
Все грехи отпустив ему наперед».
«Отпустил» ему наперед и голод 46-го года, и всю драконовскую послевоенную политику в отношении деревни. И Сталин это знал. «Никакая вина не мрачила его лица». И в очередной раз он поступил с «руководящим народом» как с рабом, который все стерпит. Как с неприхотливой рабочей скотиной, способной пахать на износ и при этом крайне дешевой по содержанию.
Под словами Сталина в стихотворении Зиновьева могли бы подписаться и Иван Грозный, и Петр Первый, и Николай Первый… да все многовековое Российской государство. Думаю, охотно подписался бы и Путин - его лицо тоже ничто не мрачит. Это стихотворение – манифест вечного отношения России к русским. Но проблема не в начальстве, не в барине, не в царе. И даже не в палочной природе российской государственности. Проблема прежде всего в тех самых «слезах умиления» и в «грехах, отпущенных наперед» его величеству Государству, Империи, Вождю.
То есть проблема в нас.
Apr. 29th, 2010
Показаны сообщения с ярлыком история. Показать все сообщения
Показаны сообщения с ярлыком история. Показать все сообщения
суббота, 22 мая 2010 г.
В паутине "родины"
Вчера на телеканале «Культура» завершился премьерный показ сериала Михаила Козакова «Очарование зла». Фильм рассказывает о провокационно-подрывной работе ОГПУ в среде белой эмиграции, в «русском Париже». Казалось бы, какое отношение к нашим дням имеют события 30-х годов прошлого века? Однако тема, поднятая Михаилом Козаковым - весьма актуальная, я бы даже сказал, животрепещущая. Хотя бы потому, что мы живем в государстве, где Лубянка традиционно играет весьма существенную роль, а в последнее десятилетие – особо существенную, став, по сути, «правящей партией» России, краеугольным камнем состоявшегося «путинского сталинизма» (определение Ю. Афанасьева). Тем более важно знать, кто же нами правит, какова природа нынешней властной касты и самой ее власти.
Один их узловых эпизодов фильма: бывший белый офицер, а ныне агент ОГПУ Болевич вербует своего однополчанина Сергея Эфрона. Эфрон – вполне реальная личность, муж Марины Цветаевой, действительно ставший одним из важных функционеров агентурной чекистской сети в Париже 30-х годов. Важно отметить то, как вербовщик строит разговор с Эфроном. Он предлагает ему стать «настоящим патриотом своей Родины». Родина и патриотизм – вот ключевые слова, слова-мантры, определившие в подобной ситуации судьбы многих людей…
Начну издалека. В 2004 году наконец-то вышла в России замечательная книга «Незримая паутина», впервые опубликованная в 1979 году в США. Ее автор – Борис Прянишников, ветеран русского антикоммунистического сопротивления, еще в юные годы сражавшийся с большевиками в рядах белых. В эмиграции Б. Прянишников принял активное участие в деятельности Русского Обще-Воинского Союза (РОВС), Национально-Трудового Союза (НТС), а в период Второй мировой войны работал во власовском Комитете освобождения народов России (КОНР). Цельный русский человек, бескомпромиссный антикоммунист, Б. Прянишников, неустанно разоблачал подрывную работу чекистов внутри белоэмигрантских организаций. Собрав богатейший фактический материал, он в итоге издал эту книгу, не утратившую актуальности и в наши дни.
«Почему не утратившую?» - спросит наивный обыватель. «Разве не скинули с пьедестала истукана в длиннополой шинели и с козлиной бородкой? Разве не отправлена на свалку истории аббревиатура ВЧК, ОГПУ, НКВД, МГБ, КГБ? Разве не осуждена преступная практика этих структур, проливших реки крови?».
Памятник Дзержинскому, действительно, спрятан, но он в полной сохранности, и готов вернуться на площадь перед известным зданием. Тем более, что в кабинетах на нынешней Лубянке по-прежнему висят портреты «железного Феликса», а обитатели этих кабинетов с все так же, с гордостью называют себя чекистами, ведя родословную своей организации не от 1991 года, но от славной эпохи Блюмкиных, Артузовых, Аграновых, Ягод и прочих отцов-основателей…
Да и сам товарищ Путин – птенец того же гнезда – регулярно поздравляет своих коллег 20 декабря – в день основания ВЧК.
«Но, может быть, - опять спросит кто-то, - это явления не знаковые, а внешние, остаточные? Может быть, содержимое дома на Лубянской площади стало иным?». Нет, наблюдения говорят о прежнем единстве формы и содержания, о неизменности целей и методов ЧК-ФСБ.
Знаменитая операция «Трест», о которой нам больше известно из одноименного советского сериала - это своего рода визитная карточка Лубянки. Причем «Трест» не исчерпывается грандиозной чекисткой провокацией 20-х годов, замкнувшей на себе антисоветскую активность белоэмигрантов на целых шесть лет. Нет, это фундаментальный метод ЧК-ФСБ, применяемый этой организацией на протяжении почти столетия.
Оглянитесь вокруг себя, сделайте сопоставления и вы поймете, что живете в старом советском кино «про чекистов», являясь одним из персонажей – более или менее главным. Особенно если вы патриот. Патриоты – это любимое лакомство Лубянки. Именно из них-то по сей день и готовится ее фирменное блюдо «Трест».
Скажем, вы евразиец. И примерно девять лет назад, в апреле 2001 года, сидели, окруженный муллами, в первых рядах съезда движения «Евразия», учрежденного Александром Дугиным. Прямо перед вашими глазами красовалась цитата из Путина: «Россия – евразийская страна». И вам даже в голову не приходило сопоставить эти слова тогдашнего президента с его чекистским происхождением. И вы не задумывались, почему съезд проходит в конференц-зале закрытого клуба ветеранов спецслужб и спецподразделений. И почему ваш Дугин встретил воцарение Путина программной статьей «Заря в сапогах», восхваляющей КГБ.
Откройте упомянутую книгу Б. Прянишникова, и вы узнаете, что связь между Лубянкой и деятелями евразийства установилась еще в золотых 20-х годах, в ходе операции «Трест». Как заметил Д. Галковский, сменовеховство и евразийство – это «политико-философские конструкции, специально собранные для экспортных нужд советского государства на сумасшедшей фабрике коммунистического марксизма». Впрочем, как показывают зигзаги карьеры Дугина, сегодня евразийство идет на потребу и внутренним нуждам…
Напомним, что тот же Сергей Эфрон был активным евразийцем – именно евразийство стало для него психологическим и идейным мостом к непосредственному агентурному сотрудничеству с ОГПУ. Ловко играя на патриотических чувствах евразийцев, на их вере в «особый путь России», в возможность «национальной эволюции» большевизма, в его «очистительную миссию», чекисты втянули их в свои провокационные разработки с целью разложения белой эмиграции путем насаждения в ее рядах примиренческих и просоветских настроений. Уже тогда Лубянкой была запущена «утка» о «здоровых силах в советской госбезопасности», на которую охотно клюют российские патриоты и просто обыватели.
Вообще, в контексте деятельности Лубянки патриотизм и провокация – синонимы. «Зов Родины» - сколько русских людей клюнуло на эту приманку, чтобы потом сгинуть в преисподней чекистских подвалов. Скажем, Борис Савинков. Поверив, что в СССР действительно существует мощная антисоветская организация «Либеральные демократы» (случайно ли, что первая в перестроечном Советском Союзе официальная некоммунистическая партия возникла в 1990 г. под такой же вывеской?), он в 1924-м прибыл в Союз и угодил в камеру. Там он внезапно проникся любовью к «Советской Родине» и начал бомбардировать эмиграцию призывами прекратить борьбу против большевизма, который в его сознании отождествился с Россией и русским народом: «Воля народа - закон... Прав или нет мой народ, я только покорный его служитель. Ему служу и ему подчиняюсь. И каждый, кто любит Россию, не может иначе рассуждать». Уже через полгода Савинков «выбросился» из окна кабинета на Лубянке: надо полагать, максимально использовав бывшего врага, чекисты избавились от него.
Или генерал Слащев-Крымский, который после ряда задушевных бесед с агентами ГПУ, давивших на его патриотические чувства, вернулся в 1921 году из эмиграции «на Родину», в Севастополь. Оттуда он в личном вагоне Дзержинского прибыл в Москву и стал преподавателем курсов «Выстрел», внеся сумятицу в ряды белоэмигрантов, возлагавших на Слащева немалые надежды в связи с планировавшимся десантом на южное побережье Совдепии. Развернуться на новой службе большевики Слащеву не давали, используя его в чисто пропагандистских целях (Слащев активно призывал белых эмигрантов покаяться и возвращаться в СССР). В конце концов, экс-генерал был сражен пулей некоего еврея, якобы отомстившего Слащеву за его «антисемитизм» в годы гражданской войны. Лубянка по сей день, что называется, на голубом глазу отрицает свою причастность к убийству Слащева – как, впрочем, и к смерти Савинкова…
Или еще один белый генерал, да не какой-нибудь, а командир легендарной Корниловской ударной дивизии Николай Скоблин, муж певицы Надежды Плевицкой – суперзвезды «русского зарубежья». В 1931 году он, скорее всего, на патриотической почве был завербован своим бывшим однополчанином агентом ГПУ Ковальским и получил кличку «Фермер». Нетрудно представить себе ход этой задушевной беседы, представлявшей собой обычный вербовочный шаблон: «Режимы приходят и уходят, а Родина остается. Подумайте: страна восстанавливается, напрягает все силы, а вы, русские, боритесь против своего народа, сделавшего исторический выбор. С кем вы сотрудничаете? С иностранными державами, извечными врагами России! И после этого вы называете себя патриотами, националистами?..».
В 1937-м Скоблин стал главным действующим лицом в похищении руководителя РОВСа генерала Миллера, заместителем которого являлся (в похищении Миллера был замешан и Сергей Эфрон, потом срочно переправленный в СССР, на казенную дачу в Болшево). Позже, в письме к советскому резиденту в Париже бравый генерал-корниловец клялся в своей «принадлежности Советскому Союзу», писал о «моем Великом Вожде Товарище Сталине и о моей Родине...». Скорее всего, Скоблин был впоследствии ликвидирован чекистами, поскольку засветился на похищении Миллера и, соответственно, стал непригоден для дальнейшей подрывной работы (по лубянской версии он погиб во время налета франкистской авиации на Барселону). А в августе 1941 года на Лубянке расстреляли и Эфрона…
Кстати, агентом ОГПУ с кличкой «Фермерша» была и Надежда Плевицкая – «курский соловей», как именовали ее шибко чувствительные белоэмигранты. Говорят, именно она, эстрадный эталон «истинно русской натуры», подтолкнула Скоблина в ряды чекистов. Если Скоблин, будучи изобличен как участник похищения Миллера, скрылся, то Плевицкая была арестована французской полицией, предстала перед судом и получила, что называется, по полной программе: 20 лет каторги. Осенью 1940 года она умерла в тюрьме.
Отметим, что похищения и убийства людей – метод против тех, на кого не действовал вкрадчивый «зов Родины» - советские органы госбезопасности практиковали на протяжении всей своей славной истории. В 1930 году в Париже был похищен предшественник Миллера, руководитель РОВСа генерал Кутепов. В 1938 году в Роттердаме чекист Судоплатов при помощи взрывного устройства, замаскированного под коробку конфет, убил известного украинского национал-революционера Е. Коновальца, а в 1959 году в Мюнхене от рук агента КГБ погиб Степан Бандера – он был отравлен струей раствора цианистого калия, выпущенной ему в лицо из специального пистолета. В 1954 году в Западном Берлине чекисты похитили и убили видного антикоммуниста, одного из лидеров НТС А. Трушновича. Наконец, в 2006-м в Лондоне неожиданно скончался бывший подполковник ФСБ, активный диссидент Александр Литвиненко – полониевый след его гибели ведет к наследникам Судоплатова, этого матерого международного убийцы, которого сегодня превращают в героя. В книге Бориса Володарского «Фабрика ядов КГБ» (декабрь 2009, Лондон) «подробно описываются и анализируются зарубежные операции НКВД и КГБ по ликвидации с помощью ядов лидеров антисоветских организаций, подробно анализируются дело Александра Литвиненко и попытка отравления президента Украины Виктора Ющенко».
Итак, «зов Родины»… Не устоял перед ним даже лидер, казалось бы, самой непримиримой, самой крайней антисоветской организации «русского зарубежья» – глава Российского фашистского союза К. Родзаевский, в 30-е годы неутомимо разоблачавший «агентов ГПУ» - евразийцев и младороссов, насаждавших просоветские настроения среди эмигрантов. В 1945 году Родзаевский, устав от бесплодной двадцатилетней борьбы с Совдепом, поддался-таки искушению «иметь Родину», разделить с ней радость «великой победы», увидеть в сталинских золотых погонах знак торжества «русскости» (более проницательный Г. Климов назвал их «крыльями холопа»). Он поверил уговорам советских агентов с нарочито русацкой внешностью, обещавших ему по возращении в СССР полноценную жизнь, интересную журналистскую работу «на благо Родины». В итоге «Родина» обернулась для Родзаевского стенкой в лубянском подвале – как и для многих, поверивших тогда посулам сталинских зазывал…
И сегодня кое-кто из нашей патриотической публики, видимо, очарованный интимными собеседованиями с сотрудниками спецслужб, порой всерьез рассуждает о «наших людях в ФСБ», а то и соглашается на пресловутое «конструктивное сотрудничество». Апологетика спецслужб как «главного политического субъекта» нынешней России, выраженная в одной из статей известного сталиниста и евразийца Владимира Карпеца, весьма характерна. Патриоты, понятное дело, народ почти безнадежный, но для мыслящих русских все сказанное имеет не историческое, а самое что ни на есть прикладное значение. Ибо «предупрежден – значит, вооружен». И значит, у вас меньше шансов стать изысканным – или не очень изысканным – лубянским кушаньем.
Р.S. Сериал Михаила Козакова «Очарование зла» был закончен еще в 2006 году, но тогда так и не появился на российских телеэкранах. В начале 2007–го режиссер сетовал:
«Хочется, чтобы когда ты что-то сделал и вложил свои силы, и не только свои, но и сорока актеров и оператора, наконец-то появилось на свет. В фильме играют прекрасные актеры. Марину Цветаеву сыграла Галина Тюнина. Это те актеры, которые, как у нас говорят, не «смылились» — не снимались в сериалах. Задействован там и мой сын Кирилл. Он играет чекиста Кривицкого, который отказался от своей родины, отказался от сотрудничества с ГПУ, и его свои же в Америке довели до самоубийства.
Именно из-за этой сюжетной линии, я подозреваю, фильм никак не выйдет на экраны. Слишком большие параллели с “делом Литвиненко” — свои убивают своего, а это одна из самых популярных версий».
Feb. 10th, 2010
Один их узловых эпизодов фильма: бывший белый офицер, а ныне агент ОГПУ Болевич вербует своего однополчанина Сергея Эфрона. Эфрон – вполне реальная личность, муж Марины Цветаевой, действительно ставший одним из важных функционеров агентурной чекистской сети в Париже 30-х годов. Важно отметить то, как вербовщик строит разговор с Эфроном. Он предлагает ему стать «настоящим патриотом своей Родины». Родина и патриотизм – вот ключевые слова, слова-мантры, определившие в подобной ситуации судьбы многих людей…
Начну издалека. В 2004 году наконец-то вышла в России замечательная книга «Незримая паутина», впервые опубликованная в 1979 году в США. Ее автор – Борис Прянишников, ветеран русского антикоммунистического сопротивления, еще в юные годы сражавшийся с большевиками в рядах белых. В эмиграции Б. Прянишников принял активное участие в деятельности Русского Обще-Воинского Союза (РОВС), Национально-Трудового Союза (НТС), а в период Второй мировой войны работал во власовском Комитете освобождения народов России (КОНР). Цельный русский человек, бескомпромиссный антикоммунист, Б. Прянишников, неустанно разоблачал подрывную работу чекистов внутри белоэмигрантских организаций. Собрав богатейший фактический материал, он в итоге издал эту книгу, не утратившую актуальности и в наши дни.
«Почему не утратившую?» - спросит наивный обыватель. «Разве не скинули с пьедестала истукана в длиннополой шинели и с козлиной бородкой? Разве не отправлена на свалку истории аббревиатура ВЧК, ОГПУ, НКВД, МГБ, КГБ? Разве не осуждена преступная практика этих структур, проливших реки крови?».
Памятник Дзержинскому, действительно, спрятан, но он в полной сохранности, и готов вернуться на площадь перед известным зданием. Тем более, что в кабинетах на нынешней Лубянке по-прежнему висят портреты «железного Феликса», а обитатели этих кабинетов с все так же, с гордостью называют себя чекистами, ведя родословную своей организации не от 1991 года, но от славной эпохи Блюмкиных, Артузовых, Аграновых, Ягод и прочих отцов-основателей…
Да и сам товарищ Путин – птенец того же гнезда – регулярно поздравляет своих коллег 20 декабря – в день основания ВЧК.
«Но, может быть, - опять спросит кто-то, - это явления не знаковые, а внешние, остаточные? Может быть, содержимое дома на Лубянской площади стало иным?». Нет, наблюдения говорят о прежнем единстве формы и содержания, о неизменности целей и методов ЧК-ФСБ.
Знаменитая операция «Трест», о которой нам больше известно из одноименного советского сериала - это своего рода визитная карточка Лубянки. Причем «Трест» не исчерпывается грандиозной чекисткой провокацией 20-х годов, замкнувшей на себе антисоветскую активность белоэмигрантов на целых шесть лет. Нет, это фундаментальный метод ЧК-ФСБ, применяемый этой организацией на протяжении почти столетия.
Оглянитесь вокруг себя, сделайте сопоставления и вы поймете, что живете в старом советском кино «про чекистов», являясь одним из персонажей – более или менее главным. Особенно если вы патриот. Патриоты – это любимое лакомство Лубянки. Именно из них-то по сей день и готовится ее фирменное блюдо «Трест».
Скажем, вы евразиец. И примерно девять лет назад, в апреле 2001 года, сидели, окруженный муллами, в первых рядах съезда движения «Евразия», учрежденного Александром Дугиным. Прямо перед вашими глазами красовалась цитата из Путина: «Россия – евразийская страна». И вам даже в голову не приходило сопоставить эти слова тогдашнего президента с его чекистским происхождением. И вы не задумывались, почему съезд проходит в конференц-зале закрытого клуба ветеранов спецслужб и спецподразделений. И почему ваш Дугин встретил воцарение Путина программной статьей «Заря в сапогах», восхваляющей КГБ.
Откройте упомянутую книгу Б. Прянишникова, и вы узнаете, что связь между Лубянкой и деятелями евразийства установилась еще в золотых 20-х годах, в ходе операции «Трест». Как заметил Д. Галковский, сменовеховство и евразийство – это «политико-философские конструкции, специально собранные для экспортных нужд советского государства на сумасшедшей фабрике коммунистического марксизма». Впрочем, как показывают зигзаги карьеры Дугина, сегодня евразийство идет на потребу и внутренним нуждам…
Напомним, что тот же Сергей Эфрон был активным евразийцем – именно евразийство стало для него психологическим и идейным мостом к непосредственному агентурному сотрудничеству с ОГПУ. Ловко играя на патриотических чувствах евразийцев, на их вере в «особый путь России», в возможность «национальной эволюции» большевизма, в его «очистительную миссию», чекисты втянули их в свои провокационные разработки с целью разложения белой эмиграции путем насаждения в ее рядах примиренческих и просоветских настроений. Уже тогда Лубянкой была запущена «утка» о «здоровых силах в советской госбезопасности», на которую охотно клюют российские патриоты и просто обыватели.
Вообще, в контексте деятельности Лубянки патриотизм и провокация – синонимы. «Зов Родины» - сколько русских людей клюнуло на эту приманку, чтобы потом сгинуть в преисподней чекистских подвалов. Скажем, Борис Савинков. Поверив, что в СССР действительно существует мощная антисоветская организация «Либеральные демократы» (случайно ли, что первая в перестроечном Советском Союзе официальная некоммунистическая партия возникла в 1990 г. под такой же вывеской?), он в 1924-м прибыл в Союз и угодил в камеру. Там он внезапно проникся любовью к «Советской Родине» и начал бомбардировать эмиграцию призывами прекратить борьбу против большевизма, который в его сознании отождествился с Россией и русским народом: «Воля народа - закон... Прав или нет мой народ, я только покорный его служитель. Ему служу и ему подчиняюсь. И каждый, кто любит Россию, не может иначе рассуждать». Уже через полгода Савинков «выбросился» из окна кабинета на Лубянке: надо полагать, максимально использовав бывшего врага, чекисты избавились от него.
Или генерал Слащев-Крымский, который после ряда задушевных бесед с агентами ГПУ, давивших на его патриотические чувства, вернулся в 1921 году из эмиграции «на Родину», в Севастополь. Оттуда он в личном вагоне Дзержинского прибыл в Москву и стал преподавателем курсов «Выстрел», внеся сумятицу в ряды белоэмигрантов, возлагавших на Слащева немалые надежды в связи с планировавшимся десантом на южное побережье Совдепии. Развернуться на новой службе большевики Слащеву не давали, используя его в чисто пропагандистских целях (Слащев активно призывал белых эмигрантов покаяться и возвращаться в СССР). В конце концов, экс-генерал был сражен пулей некоего еврея, якобы отомстившего Слащеву за его «антисемитизм» в годы гражданской войны. Лубянка по сей день, что называется, на голубом глазу отрицает свою причастность к убийству Слащева – как, впрочем, и к смерти Савинкова…
Или еще один белый генерал, да не какой-нибудь, а командир легендарной Корниловской ударной дивизии Николай Скоблин, муж певицы Надежды Плевицкой – суперзвезды «русского зарубежья». В 1931 году он, скорее всего, на патриотической почве был завербован своим бывшим однополчанином агентом ГПУ Ковальским и получил кличку «Фермер». Нетрудно представить себе ход этой задушевной беседы, представлявшей собой обычный вербовочный шаблон: «Режимы приходят и уходят, а Родина остается. Подумайте: страна восстанавливается, напрягает все силы, а вы, русские, боритесь против своего народа, сделавшего исторический выбор. С кем вы сотрудничаете? С иностранными державами, извечными врагами России! И после этого вы называете себя патриотами, националистами?..».
В 1937-м Скоблин стал главным действующим лицом в похищении руководителя РОВСа генерала Миллера, заместителем которого являлся (в похищении Миллера был замешан и Сергей Эфрон, потом срочно переправленный в СССР, на казенную дачу в Болшево). Позже, в письме к советскому резиденту в Париже бравый генерал-корниловец клялся в своей «принадлежности Советскому Союзу», писал о «моем Великом Вожде Товарище Сталине и о моей Родине...». Скорее всего, Скоблин был впоследствии ликвидирован чекистами, поскольку засветился на похищении Миллера и, соответственно, стал непригоден для дальнейшей подрывной работы (по лубянской версии он погиб во время налета франкистской авиации на Барселону). А в августе 1941 года на Лубянке расстреляли и Эфрона…
Кстати, агентом ОГПУ с кличкой «Фермерша» была и Надежда Плевицкая – «курский соловей», как именовали ее шибко чувствительные белоэмигранты. Говорят, именно она, эстрадный эталон «истинно русской натуры», подтолкнула Скоблина в ряды чекистов. Если Скоблин, будучи изобличен как участник похищения Миллера, скрылся, то Плевицкая была арестована французской полицией, предстала перед судом и получила, что называется, по полной программе: 20 лет каторги. Осенью 1940 года она умерла в тюрьме.
Отметим, что похищения и убийства людей – метод против тех, на кого не действовал вкрадчивый «зов Родины» - советские органы госбезопасности практиковали на протяжении всей своей славной истории. В 1930 году в Париже был похищен предшественник Миллера, руководитель РОВСа генерал Кутепов. В 1938 году в Роттердаме чекист Судоплатов при помощи взрывного устройства, замаскированного под коробку конфет, убил известного украинского национал-революционера Е. Коновальца, а в 1959 году в Мюнхене от рук агента КГБ погиб Степан Бандера – он был отравлен струей раствора цианистого калия, выпущенной ему в лицо из специального пистолета. В 1954 году в Западном Берлине чекисты похитили и убили видного антикоммуниста, одного из лидеров НТС А. Трушновича. Наконец, в 2006-м в Лондоне неожиданно скончался бывший подполковник ФСБ, активный диссидент Александр Литвиненко – полониевый след его гибели ведет к наследникам Судоплатова, этого матерого международного убийцы, которого сегодня превращают в героя. В книге Бориса Володарского «Фабрика ядов КГБ» (декабрь 2009, Лондон) «подробно описываются и анализируются зарубежные операции НКВД и КГБ по ликвидации с помощью ядов лидеров антисоветских организаций, подробно анализируются дело Александра Литвиненко и попытка отравления президента Украины Виктора Ющенко».
Итак, «зов Родины»… Не устоял перед ним даже лидер, казалось бы, самой непримиримой, самой крайней антисоветской организации «русского зарубежья» – глава Российского фашистского союза К. Родзаевский, в 30-е годы неутомимо разоблачавший «агентов ГПУ» - евразийцев и младороссов, насаждавших просоветские настроения среди эмигрантов. В 1945 году Родзаевский, устав от бесплодной двадцатилетней борьбы с Совдепом, поддался-таки искушению «иметь Родину», разделить с ней радость «великой победы», увидеть в сталинских золотых погонах знак торжества «русскости» (более проницательный Г. Климов назвал их «крыльями холопа»). Он поверил уговорам советских агентов с нарочито русацкой внешностью, обещавших ему по возращении в СССР полноценную жизнь, интересную журналистскую работу «на благо Родины». В итоге «Родина» обернулась для Родзаевского стенкой в лубянском подвале – как и для многих, поверивших тогда посулам сталинских зазывал…
И сегодня кое-кто из нашей патриотической публики, видимо, очарованный интимными собеседованиями с сотрудниками спецслужб, порой всерьез рассуждает о «наших людях в ФСБ», а то и соглашается на пресловутое «конструктивное сотрудничество». Апологетика спецслужб как «главного политического субъекта» нынешней России, выраженная в одной из статей известного сталиниста и евразийца Владимира Карпеца, весьма характерна. Патриоты, понятное дело, народ почти безнадежный, но для мыслящих русских все сказанное имеет не историческое, а самое что ни на есть прикладное значение. Ибо «предупрежден – значит, вооружен». И значит, у вас меньше шансов стать изысканным – или не очень изысканным – лубянским кушаньем.
Р.S. Сериал Михаила Козакова «Очарование зла» был закончен еще в 2006 году, но тогда так и не появился на российских телеэкранах. В начале 2007–го режиссер сетовал:
«Хочется, чтобы когда ты что-то сделал и вложил свои силы, и не только свои, но и сорока актеров и оператора, наконец-то появилось на свет. В фильме играют прекрасные актеры. Марину Цветаеву сыграла Галина Тюнина. Это те актеры, которые, как у нас говорят, не «смылились» — не снимались в сериалах. Задействован там и мой сын Кирилл. Он играет чекиста Кривицкого, который отказался от своей родины, отказался от сотрудничества с ГПУ, и его свои же в Америке довели до самоубийства.
Именно из-за этой сюжетной линии, я подозреваю, фильм никак не выйдет на экраны. Слишком большие параллели с “делом Литвиненко” — свои убивают своего, а это одна из самых популярных версий».
Feb. 10th, 2010
понедельник, 27 июля 2009 г.
За родину и свободу: Ярославль-1918
На фото: Ярославль после советских бомбардировок. 1918 год.
В минувшем году Эрэфия как-то незаметно «проскочила» весьма значимую дату – 90-летие Ярославского народного восстания. Оно, впрочем, и понятно: сейчас, когда все более популярными становятся сериалы про чекистов и смершевцев, на официальном уровне уже почти не вспоминают героев и события антисоветской борьбы. Между тем, память о народных восстаниях, прокатившихся по Верхнему Поволжью в июле 1918 года крайне важна как в плане противостояния неосоветским тенденциям кремля, так и в плане формирования целостного, здорового регионального самосознания русских Большого Залесья. Эта память свидетельствует, что и в Центральной России, считавшейся оплотом большевизма и плацдармом его насаждения, народ оказывал ожесточенное сопротивление тирании красной Москвы, вдохновляясь идеалами национального достоинства и демократии.
Сразу же последовала стихийная поддержка восстания со стороны населения. Народный гнев немедленно настиг председателя исполкома горсовета Нахимсона и комиссара Ярославского военного округа Закгейна. Но вскоре Перхуров прекратил бессудные расправы, пусть даже и справедливые по сути. В одном из своих обращений он заявлял: «Приказываю твердо помнить, что мы боремся против насильников за правовой порядок, за принципы свободы и неприкосновенности личности». В объявлении также подчеркивалась недопустимость необоснованных обысков и арестов.
Впервые город бомбардировала авиация. Каждый день на город сбрасывались бомбы – пудами. По данным “Чрезвычайного штаба по ликвидации мятежа”, только “…за два полета сброшено было 12 пудов динамитных бомб… Лётчиками замечены сильные повреждения зданий и возникшие пожары… В настоящее время, ввиду упорства противника, решено усилить бомбардировку, применяя для этой цели наиболее разрушительной силы бомбы…”.
Впервые город подвергся артиллерийскому расстрелу “по площадям”. Уничтожались полностью улицы, целые кварталы. По сути, впервые в истории была применена “тактика выжженной земли”. В охваченной восстанием части города было уничтожено до 80% всех строений, в том числе знаменитый Демидовский лицей с его известной на всю страну библиотекой, 15 фабрик, 9 зданий начальных училищ, городская больница, гостиный двор… Погибла уникальная коллекция оказавшегося в Ярославле Петроградского Артиллерийского исторического музея. Погибли ценнейшие материалы научной экспедиции Вилькицкого, уцелевшими лоциями и картами которой полярники пользовались еще и в 30-е годы.
Ныне Ярославль включен в список ЮНЕСКО в качестве памятника культуры мирового значения. А ведь 80% наиболее ценных объектов архитектуры и зодчества были уничтожены коммунистами в июле 1918 года!».
Внимание: «Готовилась химическая атака против города. Краском Ю.С. Гузарский 16 июля телеграммой потребовал от Москвы поставки химических и зажигательных снарядов, обосновав это тем, что “…если не удастся ликвидировать дело иначе, придётся срыть город до основания!” Людоедское требование было выполнено, и химические снаряды подвезли. И только разыгравшиеся в последние дни восстания сильный ветер и проливные дожди не дали пустить газы в ход.
Иначе символом бесчеловечного преступления – массового убийства ядовитыми газами мирного населения – стал бы не курдский Халабджа, а древний русский Ярославль!
А телеграммы из Москвы гласили: “Пленных расстреливать: ничто не должно остановить или замедлить применения суровой кары…Террор применительно к местной буржуазии и её прихвостней… должен быть железным и не знать пощады”».
То, что произошло сразу же, в тот же день, можно охарактеризовать только одним словом – резня. На такие действия Гузарского подвиг приказ из Москвы: “Не присылайте пленных в Москву, так как это загромождает путь, расстреливайте всех на месте, не разбирая, кто они. В плен берите только для того, чтобы узнать об их силах и организациях…”. В первый же день после окончания восстания мадьярами были расстреляны переданные Балком 428 человек, в основном офицеры, студенты, кадеты, лицеисты. В том числе весь штаб восставших – 57 человек. Общее число только “официально” расстрелянных красными в период от 6 по 22 июля достигает 870 человек. Кроме них, несколько сот человек были убиты в первые часы после сдачи города, когда по всему городу каратели развернули самосуды. Сюда также не входят несколько сот расстрелянных в округе крестьян, выступивших с оружием в руках на помощь горожанам.
В целом же, согласно картотеке всё того же лейтенанта Балка, он выдал коммунистам через свою комендатуру с марта по ноябрь 1918 года 50 247 человек. Пятьдесят с четвертью тысяч человек было расстреляно коммунистами в Ярославской губернии в период с марта по ноябрь 1918 года» (выделено мной – А.Ш.).
вторник, 5 мая 2009 г.
Могила Неизвестного Насильника
«История, точнее — история, с которой мы соприкасаемся, похожа на засоренный клозет. Промываешь его, промываешь, а дерьмо все равно всплывает наверх».
Гюнтер Грасс, «Траектория краба».
В октябре 1944 года красная армия вторглась в Восточную Пруссию. Впервые за годы войны советский солдат ступил на немецкую землю. На границе его уже встречал науськивающий плакат, возможно, сочиненный самим Ильей Эренбургом: «ВОТ ОНА, ПРОКЛЯТАЯ ГЕРМАНИЯ!». Для пущей наглядности плакат был увенчан огромным фанерным указующим перстом, обращенным в сторону ненавистного запада.
И вот теперь эта «окаянная», «проклятая», «белокурая» и к тому же столь обустроенная, по-кулацки крепкая Германия, простиралась перед распаленным войной, водкой и пропагандой, до зубов вооруженным совком.
В поэме фронтовика Александра Солженицына «Прусские ночи» метко обрисована эта босяцкая зависть к буржуазному достатку, помноженная на бандитскую «свободу действий»:
«Расступись, земля чужая!
Растворяй свои ворота!
Эта наша удалая
Едет русская пехота!
«По машинам!.. По дороге!
На Европу! -на-вались!»
Враг – ни запахом, ни слухом.
Распушили пухом-духом!
Эх, закатим далеко!..
Только что-то нам дико
И на сердце не легко?
Странно глянуть сыздаля,
А вблизи – того дивней:
Непонятная земля,
Всё не так, как у людей,
Не как в Польше, не как дома
Крыши кроют – не соломой,
А сараи – как хоромы!..»
«И несётся наша лава
С гиком, свистом, блеском фар -
Кляйн Козлау, Грос Козлау -
Что деревня – то пожар!
Всё в огне! Мычат коровы,
Заперты в горящих хлевах, -
Эх, милаши,
Вы не наши!
Мил мне, братцы, ваш разбойный
Не к добру весёлый вид.
Выбирали мы не сами,
Не по воле этот путь,
Но теперь за поясами
Есть чем по небу пальнуть!».
Итак, красная армия приобретает откровенно «разбойный вид». Проще говоря, дичает. Причем, с высочайшего дозволения. Писатель Лев Копелев, в то время советский майор, очевидец гибели Восточной Пруссии, в своих потрясающих воспоминаниях пишет:
«Да, посылки действительно разрешили. Незадолго до начала зимнего наступления. Каждому солдату предоставлялось право посылать одну или две восьмикилограммовые посылки в месяц. Офицерам вдвое больше и тяжелее.
Это было прямое и недвусмысленное поощрение будущих мародеров, науськивание на грабежи. Что иного мог послать солдат домой? Старые портянки? Остатки пайка?» («Хранить вечно»).
Результаты начальственного поощрения убийц, насильников и грабителей не заставили себя ждать.
«Русские вели себя как дикие животные. Переходя от фермы на ферму, они все пожирали на своем пути. Мука, окорок, консервы – все шло в ход. Продукты вытаскивались из подвалов и разбрасывались по двору. Когда солнце стало припекать – наступала весна – они стали портиться, и ферму пропитал запах разлагающейся пищи…
Часто русские солдаты отрывали от матерей детей и забирали их в лагеря. Многие умерли в дороге. А многие впоследствии дома, зараженные венерическими болезнями, которые дико распространились после нашествия наших “освободителей”» (Хорст Герлах. «В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного». М., 2006).
Солдаты кучками и поодиночке не спеша ходили из дома в дом, некоторые тащили узлы или чемоданы. Один словоохотливо объяснил, что эта немка – шпионка, ее застукали у телефона, ну и не стали долго чикаться».
Александр Солженицын, в то время капитан красной армии, тоже был тогда в Найденбурге, возможно где-то рядом с майором Копелевым, пытавшимся остановить бесчинства советской военщины (позже за это Копелев «загремит» и они встретятся с Исаичем на «шарашке» в Марфино). Солженицыну тоже есть что сказать об этом восточно-прусском городе: «Херингштрассе, дом 22. Он не сожжен, лишь разграблен, опустошен. Рыдания у стены, наполовину приглушенные: раненая мать, едва живая. Маленькая девочка на матрасе, мёртвая. Сколько их было на нём? Взвод, рота? Девочка, превращённая в женщину, женщина, превращённая в труп... Мать умоляет: "Солдат, убей меня!" ».
Ряд открытых платформ, уставленных большими ящиками. Беляев, шофер, сержант и его спутники раздобыли топоры и ломы. Мы взламываем ящики, а в них главным образом домашний скарб – перины, тюфяки, подушки, одеяла, пальто.
С соседней платформы тихий старушечий голос:
– Зольдат, зольдат!
Между ящиками разной величины гнездо из тюфяков, одеял. В нем старушка, закутанная шарфами, платками, в большом темном капоре, припорошенном снегом. Треугольник бледного сморщенного лица. Большие светлые глаза. Смотрят очень спокойно, разумно и едва ли не приветливо.
– Как вы сюда попали, бабушка? Даже не удивилась немецкой речи.
– Солдат, пожалуйста застрели меня. Пожалуйста, будь так добр.
– Что вы, бабушка! Не бойтесь. С вами ничего дурного не будет.
В который раз повторяю эту стандартную брехню. Ничего хорошего с ней не будет.
– Куда вы ехали? У вас здесь родственники?
– Никого у меня нет. Дочь и внуков вчера убили ваши солдаты. Сына убили на войне раньше. И зятя, наверно, убили. Все убиты. Я не должна жить, я не могу жить…»
А тут же, рядом во всю кипит мародерская работа:
«На всех путях по вагонам рыщут в одиночку и группами такие же, как мы, охотники за трофеями. У кучи приемников сияют красные лампасы – генерал, а с ним офицер-адъютант и двое солдат, волокущих чемоданы и тюки. Генерал распоряжается, тычет в воздух палочкой с серебряным набалдашником». (Вот откуда у того же товарища Жукова взялись 7 вагонов с элитной мебелью, множество золотых часов, колец, ожерелий, а также меха, картины, гобелены…).
Обычная уличная сценка тех дней, увековеченная Львом Копелевым:
«Посреди мостовой идут двое: женщина с узелком и сумкой и девочка, вцепившаяся ей в руку. У женщины голова поперек лба перевязана, как бинтом, окровавленным платком. Волосы растрепаны. Девочка лет 13-14, белобрысые косички, заплаканная. Короткое пальтишко; длинные, как у стригунка, ноги, на светлых чулках – кровь. С тротуара их весело окликают солдаты, хохочут. Они обе идут быстро, но то и дело оглядываются, останавливаются. Женщина пытается вернуться, девочка цепляется за нее, тянет в другую сторону.
Подхожу, спрашиваю. Женщина бросается ко мне с плачем.
– О, господин офицер, господин комиссар! Пожалуйста, ради Бога… Мой мальчик остался дома, он совсем маленький, ему только одиннадцать лет. А солдаты прогнали нас, не пускают, били, изнасиловали… И дочку, ей только 13. Ее – двое, такое несчастье. А меня очень много. Такое несчастье. Нас били, и мальчика били, ради Бога, помогите… Нас прогнали, он там лежит, в доме, он еще живой… Вот она боится… Нас прогнали. Хотели стрелять. Она не хочет идти за братом…
Девочка, всхлипывая:
– Мама, он все равно уже мертвый…».
Американский историк-ревизионист Вильям Пирс пишет о Восточной Пруссии января 1945-го:
«Когда советские воинские части перехватывали колонны бегущих на запад немецких беженцев, то они творили такое, чего в Европе не видели со времён нашествия монголов в Средние века. Всех мужчин — большинство из которых были крестьяне или немцы, занятые в жизненно важных профессиях, и таким образом, освобожденные от воинской службы, - обычно просто убивали на месте. Всех женщин, почти без исключений, подвергали групповому изнасилованию. Такова была участь и восьмилетних девочек, и восьмидесятилетних старух, и женщин на последних стадиях беременности. Женщинам, которые сопротивлялись изнасилованиям, перерезали горло, или застреливали. Часто, после группового изнасилования, женщин убивали. Многих женщин и девочек насиловали по столько много раз, что они от одного этого погибали.
Иногда советские танковые колонны просто давили гусеницами спасающихся беженцев. Когда части Советской Армии занимали населённые пункты Восточной Пруссии, то они начинали такую бестиальную, звериную оргию пыток, изнасилований и убийств, что это не представляется возможным описать в полной мере в этой статье. Иногда они кастрировали мужчин и мальчиков, перед тем как убить их. Иногда они выдавливали им глаза. Иногда они сжигали их заживо (в любом подростке-блондине могли заподозрить эсэсовца со всеми вытекающими последствиями – А.Ш.). Некоторых женщин, после группового изнасилования, распинали, прибив их ещё живых к дверям амбаров, а затем используя их в качестве мишеней для стрельбы» («Ревизионистская история: взгляд справа», М., 2003, стр. 61).
На фото: Восточная Пруссия. Убитые немецкие дети.
Именно гражданские Восточной Пруссии, прежде всего женщины, дети и старики, в ужасе бежавшие от пьяных сталинских орд, составили абсолютное большинство пассажиров печально знаменитого лайнера «Вильгельм Густлофф», который был потоплен 30 января 1945 года советской подлодкой под командованием пресловутого Маринеско. Из более чем 10 тысяч человек, находившихся на борту лайнера, по разным оценкам погибло от 7 до 9 тысяч (напомню, стоял 18-градусный мороз, в море плавали льдины). Гибель «Вильгельма Густлофф» стала крупнейшей морской катастрофой в истории (подробнее об этом – в известном романе Гюнтера Грасса «Траектория краба»).
Однако вернемся на сушу. Фронтовик Леонид Рабичев (тогда – старлей-связист) сделал убийственную зарисовку того, что видел лично:
Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек.
Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами.
Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует — нет, скорее, регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали. Нет, не круговая порука, и вовсе не месть проклятым оккупантам — этот адский смертельный групповой секс.
Вседозволенность, безнаказанность, обезличенность и жестокая логика обезумевшей толпы. Потрясенный, я сидел в кабине полуторки, шофер мой Демидов стоял в очереди, а мне мерещился Карфаген Флобера, и я понимал, что война далеко не все спишет. А полковник, тот, что только что дирижировал, не выдерживает и сам занимает очередь, а майор отстреливает свидетелей, бьющихся в истерике детей и стариков» («Война все спишет», «Знамя» № 2, 2005).
Германский историк Иоахим Гофман, автор книги «Сталинская истребительная война 1941-45 гг.», пишет:
«Вторжение Красной Армии в Восточную Пруссию, Западную Пруссию и Данциг, в Померанию, Бранденбург и Силезию всюду равным образом сопровождалось злодеяниями, подобных которым в новой военной истории еще поискать. Массовые убийства военнопленных и гражданских лиц любого возраста и пола, массовые изнасилования женщин, даже старух и детей, с отвратительными сопутствующими явлениями, многократно, подчас вплоть до смерти, умышленные поджоги домов, сел, городских кварталов и целых городов, систематическое разграбление, мародерство и уничтожение частной и общественной собственности и, наконец, массовая депортация мужчин, а также женщин и молодежи в трудовое рабство Советского Союза – обычно с отделением матерей от их детей и с разрывом семейных уз – таковы были выделяющиеся признаки события, которое вопиюще противоречило принципам упорядоченного ведения войны».
Красная армия продвигались все далее на запад, по свидетельству И. Гофмана, все более напоминая гибрид воинственной азиатской орды и шумного цыганского табора: вот проносятся танки, покрытые дорогими персидскими коврами, на которых восседают вояки с бутылками коллекционного вина; то и дело в колоннах мелькают хмельные солдаты в каких-то макинтошах и наполеоновских треуголках, с зонтиками, а вот катит старинная карета, утащенная из какого-то баронского родового имения… В марте 1945-го советские «освободители» вышли к Одеру. 1 марта Йозеф Геббельс записывал в своем личном дневнике: «К нам поступают теперь бесчисленные сведения о большевистских зверствах. Они настолько ужасны в своей правдивости, что дальше ехать некуда…». На следующий день, 2 марта, он продолжает: « Конев требует от командиров принятия строжайших мер против разложения войск. Он указывает также, что поджоги и грабежи могут производиться только по приказу. Характеристика, которую он дает этим фактам, чрезвычайно интересна. Из нее видно, что в лице советских солдат мы имеем дело со степными подонками. Это подтверждают поступившие к нам из восточных областей сведения о зверствах. Они действительно внушают ужас. Их невозможно даже воспроизвести в отдельности. Прежде всего, следует упомянуть об ужасных документах, поступивших из Верхней Силезии. В отдельных деревнях и городах бесчисленным изнасилованиям подверглись все женщины от 10 до 70 лет. Кажется, это делается по приказу сверху, так как в поведении советской солдатни можно усмотреть явную систему» (Й. Геббельс, «Последние записи», М., 1998).
А в это же самое время, 14 марта 1945 года, Эренбург, этот монстр лживой советской пропаганды, нагло заявлял в своей очередной статье: «Наша ненависть — высокое чувство, оно требует суда, а не расправы, кары, а не насилия. Воин Красной Армии — рыцарь. Он освобождает украинских девушек и французских пленных. Он освобождает поляков и сербов. Он убивает солдат Гитлера, но он не глумится над немецкими старухами. Он не палач и не насильник. На немецкой земле мы остались советскими людьми. Мы видим немок, еще вчера издевавшихся над нашими девушками. Эти немки испуганы, угодливы, блудливы. Мы говорим: пусть работают в поте лица своего. Пусть те из них, кто повинен в злодеяниях, ответят перед судом. Но советский воин не тронет женщины. Но советский воин не станет издеваться над немкой или любезничать с нею: он выше ее, он ее презирает за то, что она была женой палача, за то, что воспитала изувера. Молча пройдет мимо немецкой женщины советский воин: он пришел в Германию не за добычей, не за барахлом, не за наложницами, он пришел в Германию за справедливостью. Он пришел не для того, чтобы разглядывать глупую и жадную куклу, а для того, чтобы укротить Германию».
В 2002 году вышла книга авторитетного английского историка Энтони Бивора «Падение Берлина.1945». В этой книге Э. Бивор доказывает, что в одном лишь Берлине жертвами насилия, нередко многократного, со стороны советских солдат стали до130 тысяч немецких женщин и девочек. Около 10 тысяч женщин впоследствии умерли, зачастую покончив с собой. Многие были убиты на месте насильниками. Всем немкам в возрасте от 8 до 80 лет было просто противопоказано появляться на берлинских улицах. Всего же за время «освобождения» Германии советские солдаты, по оценке Э. Бивора, изнасиловали около 2 миллионов немецких женщин – от девочек до старух.
Рецензируя книгу Э. Бивора, газета «The Deily Telegraph» от 24 января 2002 г. приводит следующие данные: «Когда югославский коммунист Милован Джилас (Milovan Djilas) заявил протест Сталину, диктатор взорвался: “Как так, Вы не можете понять солдата, который прошагал тысячи километров через кровь, огонь и смерть и хочет развлечься с женщиной или взять себе какую-нибудь безделушку?”. А когда немецкие коммунисты предостерегли его, что изнасилования отвращают от них население, Сталин вспылил: "Я никому не позволю втаптывать в грязь репутацию Красной Армии!"».
Энтони Бивор показывает, что советские солдаты нещадно насиловали не только немок, но русских женщин, освобожденных из «фашистского рабства». Что уж говорить о прочих славянках? Лев Копелев вспоминает, как еле спас от оравы пьяных танкистов девушку-польку, вопившую: «Иезус Мария, я полька!»; впрочем, на доблестных совков это не оказывало ни малейшего воздействия, их остановил лишь наведенный пистолет (а мог бы и не остановить!). Да что там польки: вспомним осень 44-го, «освобождение» Югославии. Сербы очень скоро пришли в ужас от дикого поведения нахлынувших с востока «братушек». Не в Восточной Пруссии, задолго до Берлина, в «братской» славянской стране – изнасилования, грабежи, короче, весь джентльменский набор красной военщины. Кстати, знакомая белоэмигрантка, проживавшая тогда в Белграде, рассказывала, что совки зверски, скопом изнасиловали ее подругу, русскую.
Массовые военные преступления красных продолжались и после капитуляции Германии. В мае 1945 года знаменитый германский летчик-ас Эрих Хартманн в составе колонны пленных и гражданских беженцев был передан американцами совку. Ему пришлось стать бессильным очевидцем чудовищного «пира победителей».
«Проехав несколько миль, колонна остановилась. Эриху и его товарищам приказали спуститься на землю. И тут в поле их окружили русские солдаты. Полные дурных предчувствий немцы начали выбираться из грузовиков. Русские немедленно начали отделять женщин от мужчин.
Прежде чем американцы уехали, они получили представление о том, на какую участь они невольно обрекли немецких женщин и детей, единственным преступлением которых было то, что они родились в Германии. Американцы обнаружили, что их союзники способны превзойти все мыслимые и немыслимые пределы человеческой жестокости. Молодые парни из Алабамы и Миннесоты воочию увидели Медведя в действии.
Полупьяные солдаты Красной Армии, увешанные винтовками и пулеметами, построили безоружных немцев в шеренги. Другие русские начали валить на землю женщин и девочек, срывать с них одежду и принялись насиловать свои жертвы прямо перед строем остальных русских. Немцы могли лишь молча сжимать кулаки. Американские солдаты из своих грузовиков смотрели на все это широко открытыми глазами.
Казалось, их просто парализовало это зрелище. Когда две молодые немецкие девушки, раздетые догола, с криком бросились к грузовикам и в отчаянии начали карабкаться туда, американские часовые оказались достаточно сообразительными, чтобы втащить их наверх. Русским такое благородство совсем не понравилось. Стреляя в воздух и дико крича, русские бросились к американским грузовикам. Американские солдаты поспешно взяли оружие на изготовку, и грузовики помчались по дороге. Когда исчезло последнее препятствие, русские набросились на немецких женщин.
Молодая немецкая женщина, чуть за тридцать, мать 12-летней девочки, стояла на коленях у ног русского капрала и молила бога, чтобы советские солдаты взяли ее, а не девочку. Но ее молитвы остались без ответа. Слезы текли по щекам, когда она посылали молитвы к небу. Немецкие мужчины стояли, окруженные пулеметными стволами.
Русский капрал отошел от женщины, его лицо исказила глумливая усмешка. Один из солдат изо всех сил ударил женщину сапогом в лицо. “Проклятая фашистская свинья!” — заорал он. Молодая мать упала на спину. Солдат, который ее ударил, выстрелом в голову из винтовки убил ее.
Русские хватали всех немецких женщин, которых видели. Маленькую дочь убитой женщины потащил за танк убийца ее матери. К нему присоединились другие русские. Полчаса раздавались дикие крики и стоны. Потом совершенно голая девочка, не способная держаться на ногах, выползла назад. Она скорчилась и замерла.
Однако в той общей картине зверств, которую сейчас представлял луг, страдания этой девочки не были чем-то особенным. Беспомощные немцы убеждали русских часовых позволить им помочь девочке. Взяв винтовки наперевес, русские позволили германскому медику подойти к девочке. Через час она умерла, и ее последние всхлипывания огнем жгли сердца Эриха и его солдат.
8- и 9-летних девочек раз за разом безжалостно насиловала озверелая русская солдатня. Они не выказывали никаких других чувств, кроме ненависти и похоти. Пока все изверги удовлетворяли себя среди диких криков и плача женщин, Эрих и его солдаты сидели под дулами пулеметов.
Забрызганные кровью русские, удовлетворив вожделение, сменяли товарищей за пулеметами, принимаю охрану над германскими солдатами. Матери пытались защитить своих дочерей, но их избивали до потери сознания и оттаскивали в сторону, а потом насиловали в таком состоянии. Закаленных в боях пилоты, прошедшие сотни боев и получившие множество ран, просто отшвыривали в сторону. Пораженный в самое сердце тем, что увидел, Эрих нечеловеческим усилием воли подавил приступ рвоты.
Подобная оргия просто не могли тянуться долго. Похоть была насыщена, и начали появляться первые признаки жалости. Иногда ухмыляясь, иногда безразлично, иногда чуть удрученно, русские солдаты вернули женщин и девочек, над которыми кончили издеваться. Тех, кого утащили прочь от грузовиков, больше никто не видел. Остальные падали без чувств на руки потрясенных отцов и мужей. Они полной мерой хлебнули унижения и страдания, но все это еще не закончилось.
Немцы были согнаны в импровизированный лагерь на лугу. Им было позволено пройти к озеру, чтобы умыться и постирать одежду. Потом вокруг луга было выстроено кольцо из 30 танков, чтобы организовать охрану на ночь. Русские солдаты снова и снова возвращались к немцам, утаскивая женщин и девочек, которым не могло помочь присутствие мужей и отцов. Насилие продолжалось всю ночь, прекратившись только перед самым рассветом. Женщин притащили назад, как сломанные куклы, когда русские натешились. Солдатам JG-52 (эскадрилья, в которой служил Э. Хартманн – А.Ш.) этой ночью пришлось сделать трудный выбор, и многие из них его сделали.
Когда первые лучи солнца упали на окруженный танками луг, множество немцев не поднялось. Те, кто проснулся, обнаружили, что находятся в ужасном царстве смерти, которая каленым железом запечатлелась в их памяти навсегда. Когда Эрих проснулся, то увидел унтер-офицера с женой и дочерью, лежащих рядом. Сержант тихо перерезал жене вены на руках самодельным кинжалом. Потом он так же убил свою 11-летнюю дочь, после чего перерезал вены и самому себе. Жизнь медленно уходила из них, пока Эрих спал невдалеке.
Другие мужчины задушили своих жен и дочерей, после чего сами повесились на бортах грузовиков. Они предпочли смерть долгому и мучительному умиранию. Эрих начал спокойно разговаривать сам с собой, чтобы преодолеть страшное воздействие кровавых сцен на сознание. “Ты должен жить, Эрих, что бы не случилось. Ты ДОЛЖЕН выжить, чтобы рассказать другим о том, во что сам не можешь поверить сейчас, когда смотришь на все это. Ты никогда не сможешь забыть, что способны натворить люди, опустившиеся ниже всяких животных”» (Р. Ф. Толивер, Т. Дж. Констебль, «Эрих Хартманн: белокурый рыцарь Рейха», Екатеринбург, 1998).
По словам известного журналиста Дэниела Джонсона, «немецкие женщины военного поколения все еще называют военный мемориал Красной Армии в Берлине "Могилой Неизвестного Насильника”». Что же касается пафосного монумента «воина-освободителя» с немецкой девочкой на руках, то, как подметил историк Марк Солонин, «немецкая девочка могла оказаться в руках советского солдата в другой ситуации и с другими для девочки последствиями»…
Апрель-май 2009 г
вторник, 21 апреля 2009 г.
За что боролись козаки?
200-летие Гоголя стало информационным поводом для очередной антиукраинской пропагандистской кампании со стороны РФ. К юбилею гения на экраны страны вышел новый блокбастер «Тарас Бульба» в постановке Владимира Бортко и с мощным Богданом Ступкой в главной роли. Идея фильма сфокусирована в финальной сцене, снятой вполне по Гоголю: «Когда очнулся Тарас Бульба от удара и глянул на Днестр, уже козаки были на челнах и гребли веслами; пули сыпались на них верху, но не доставали. И вспыхнули радостные очи у старого атамана.
- Прощайте, товарищи! – кричал он им сверху, - Вспоминайте меня и будущей весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак? Постой те же, придет время, будет время, когда узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: поднимается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..»
Начать следует издалека, с ХIV века. Осенью 1362 года, за 18 лет до Куликовской битвы, произошла знаменитая битва на Синих Водах, в ходе которой литовцы разгромили татар. С этого момента начинается возвышение Великого Княжества Литовского (ВКЛ), что существенно отразилось на дальнейшей исторической судьбе Украины, входившей в состав ВКЛ. Дело в том, что литовцы с уважением относились к традициям и обычаям Руси, сохранявшимся в Украине. Например, делопроизводство в Литве велось на древнерусском языке вплоть до 1791 года. Украинский историк М. Грушевский считал, что ВКЛ сохранило традиции Киевской Руси в большей степени, чем Московия, формировавшаяся под татарско-византийским влиянием; он даже называл ВКЛ «обновленным русским государством». Украинские историки признают, что, несмотря на недостатки, ВКЛ «на протяжении двух веков (до Люблинской унии
Признается, что Речь Посполитая представляла собой «уникальное государственное устройство»: выборная монархия, дворянская республика во главе с королем, избиравшимся сеймом (высшим законодательным органом). При этом огромную, а нередко и определяющую роль в жизни государства играли местные сеймики, ставшие продолжением древней вечевой традиции.
Оно и понятно: Хмельницкий и Москва в намечавшемся союзе преследовали совершенно разные цели. Это лишь официозная российская историография внушает, что козаки, как говорится, спали и видели «воссоединение Украины с Россией». На мой взгляд, стратегическая цель у козачества была одна – Украинское козацкое государство, самостийное (что было трудноосуществимо) или в конфедеративном союзе с какой-либо из названных держав (в принципе, не исключалась и Речь Посполитая при условии расторжения унии и соблюдении козацких вольностей). Хмельницкий избрал Москву, хотя наверняка его обуревали сомнения: образованный европеец, повидавший Запад, он, общаясь с московскими послами, наверняка видел, с кем имеет дело. Тем не менее, дошло-таки до Переяславской рады (январь1654-го), за которую Хмельницкого впоследствии резко критиковали украинские националисты, в частности, поэт Тарас Шевченко.
Уже весной 1654 года Московия вторглась в Литву. Одновременно с севера в Польшу вторглись шведы – именно эта эпоха получила в польской истории название «Потоп», а впоследствии была красочно описана в одноименном романе Генрика Сенкевича. Король Ян Казимир возобновил переговоры с Хмельницким, но тот, как на исходной позиции диалога, настаивал на признании полной самостоятельности Украины. Тогда поляки обратились к Москве с интересным предложением об объединении Речи Посполитой и Московии под главенством царя. Царь, подстрекаемый патриархом Никоном, клюнул на эту идею и в 1656 году заключил в Вильно сепаратный мир с «ляхами» - безо всяких консультаций с Хмельницким. Более того: козацкую делегацию, прибывшую для участия в переговорах, даже не пустили на порог. Согласно условиям мира, Украина отходила к Польше, а царь московский после смерти Яна Казимира становился и королем польским. Т.е. проще говоря, Москва «братскую Украину», как теперь выражаются, «кинула».
Вернувшись из Вильно в гетманскую ставку, козацкие послы рассказывали Богдану: «Царские послы нас в посольский шатер не пустили; мало того: до шатра издалека не пускали, словно псов в церковь Божию. А ляхи нам по совести сказывали, что у них учинен мир на том, чтобы всей Украине быть по-прежнему во власти у ляхов. Если же войско запорожское со всей Украиной не будет у ляхов в послушании, то царское величество будет помогать ляхам ратью своей бить казаков».
Услышав такое, Хмельницкий вспылил: «Дитки, треба отступити от царя, пойдем туда, куда велит Вышний Владыка! Будем под басурманским государем, не то что под христианским!».
Хмельницкий понял, что все его планы терпят жестокий крах. В отчаянии Богдан в 1657 году заключает договор со шведами и седмиградским князем Ракочи о разделе Польши, по которому Украина должна была получить полную самостоятельность. «Шведы – люди правдивые, держат свое слово…», - говорил Хмельницкий, подразумевая, что москали слова не держат. Во исполнение договора Богдан послал князю Ракочи на подмогу 12 тысяч козаков. С подачи Яна Казимира Москва об этом узнала и направила к Хмельницкому гневную делегацию во главе с уже известным Бутурлиным. Состоялась бурная сцена. В итоге слабеющий гетман отозвал козаков и вскоре, не выдержав напряжения, унижений и разочарований, скончался от апоплексического удара. Это было летом 1657 года.
Гетманскую булаву Хмельницкий завещал своему сыну, Юрию, однако по причине его малолетства козачество избрало гетманом Украины генерального писаря (министра иностранных дел) Ивана Выговского – давнего соратника Хмельницкого, к тому же его сродника: брат Выговского был женат на дочери Богдана. Новый гетман имел прекрасное образование, знал латынь, польский и русский языки. Как и Хмельницкий, Выговский был шляхтичем, православным, что не мешало ему крайне отрицательно относиться к Московии. Козачество не могло не знать о взглядах Выговского и, следовательно, его избрание стало выражением довольно распространенных настроений.
Оно и понятно: Московия начала показывать свое подлинное лицо. Во-первых, Кремль стал всячески препятствовать расширению козачества. Московские воеводы «возвращали самовольно называвшихся казаками в посполитых, били их кнутом и батогами». Кроме того, царский посол Бутурлин принялся настаивать на подчинении киевского митрополита московскому патриарху (знакомая история, вон откуда у нее ноги-то растут!). Вскоре произошел знаковый эпизод: в своем письме к царю Выговский назвал козаков «вольными подданными», за что немедленно последовал строгий выговор и приказ исправить: «вечные подданные». А между тем Кремль стал сажать своих воевод уже не только в Киеве, но в других городах Украины, стремясь, для начала, «оставить самоуправление одним казакам и мещанам, а весь остальной народ подчинить суду воевод и дьяков» (Костомаров). Возмущало и само поведение московских служилых и ратных людей, их произвол и хамство. В условиях возрастающего московского давления Выговский, выступая верным продолжателем дела Хмельницкого, в конце концов, решительно заявил, что не допустит насаждения воевод и «что под польским королем казакам было лучше». Это был поворотный момент.
У Выговского был близкий единомышленник – Юрий Немирич, личность, достойная видного места в украинской истории. Он входил еще в ближний круг Хмельницкого, что, кстати, говорит и о самом Богдане. Немирич принадлежал к старинному украинскому роду, имел прекрасное образование, некоторое время жил в Голландии. По политическим убеждениям Немирич был республиканцем, приверженцем федерализма. Он-то и разработал для Выговского проект федеративного союза Украины с Польшей.
Выговский спешил: как раз тогда шли разговоры об объединении Польши с Московией, и новый гетман начал форсировать процесс федеративного объединения Украины с Польшей, чтобы в случае объединения Польши с Москвой Украина могла бы войти в этот союз не как некая провинция, а, выражаясь словами Костомарова, «особым государственным телом».
В сентябре 1658 года Выговский собрал Раду в Гадяче, на которой был заключен договор с Польшей, впоследствии ратифицированный сеймом. Согласно Гадячской унии, Речь Посполитая, которая до этого была союзом Польши и Литвы, становилась союзом Польши, Литвы и Украины, именовавшейся Великим Княжеством Русским (ВКР). Верховная власть в ВКР должна была принадлежать гетману, избранному пожизненно и утвержденному королем. ВКР полагался свой суд, свои чиновники, свое войско и даже своя валюта. Уния упразднялась. Короче, произошло то, что Варшава должна была сделать давным-давно.
Москва шибко занервничала и направила в Украину крупный карательный корпус под командованием князя Трубецкого, который был наголову разбит Выговским в известной Конотопской битве (1659). Потери Москвы составили до 20 тысяч человек, и это при том, что Трубецкой располагал подавляющим численным перевесом! Как признает историк Л. Гумилев, «казалось, что Украина потеряна для России навсегда». Царь Алексей Михайлович был готов заключить мир на любых условиях и даже собирался бежать из Москвы. Спасла его только нерешительность Выговского. И после этого российский агитпроп смеет утверждать, что при Конотопе московские войска были всего лишь «потеснены»!
Не менее смехотворны «историки», клеймящие Выговского за то, что при Конотопе он выступил в тактическом союзе с татарами. Ну, во-первых, кроме татар у Выговского в союзниках были и поляки. А во-вторых, что же эти «историки» не клеймят Хмельницкого, который свои победы при Желтых Водах, под Корсунью и Зборовом одержал в союзе с крымцами?..
Увы, Гадячская уния опоздала на много лет. Народ, уже привыкший ненавидеть «ляхов», не понял гетмана, предложившего исторический шанс Украине. Против Выговского, на радость Москве, а возможно и при ее участии, началась смута. В результате Немирич погиб, Выговский был низложен, а гетманом с согласия Кремля, стал Юрий Хмельницкий – личность слабая. Разумеется, гетманские полномочия, прежде всего внешнеполитические, были сильно урезаны. Зато украинцы получили право писать друг на друга доносы прямо в Москву, минуя гетмана – так Кремль разлагал украинское общество.
Давление московской бюрократической машины на Украину неуклонно возрастало. В 1662 году был создан Малороссийский приказ, находившийся в непосредственном подчинении у царя. Через него царь утверждал претендентов на гетманство, сажал воевод по украинским городам, строил крепости в Украине, направлял действия московских и козацких войск. Кроме того, это ведомство надзирало за деятельностью гетмана и контролировало все контакты украинцев с Московией. О Переяславских соглашениях Кремль уже и не вспоминал.
В «апокалипсическом»1666 году Москва, опираясь на гетмана Брюховецкого – деятеля без чести и совести, прислала своих воевод и войска во все крупнейшие города Украины. С ними прибыли переписчики, начавшие всеобщую перепись населения для обложения украинцев налогами и пошлинами российского образца. По московскому обычаю все это сопровождалось вопиющими злоупотреблениями и прямым насилием над народом. Костомаров приводит слова возмущенных козаков: «Полтавский воевода бранит нас скверными словами (что особенно раздражало малороссиян); когда кто придет к нему - плюет на того, велит денщикам выталкивать взашею...». Долго ждать не пришлось: народ восстал, началось избиение московских функционеров и военных.
К тому времени Украина уже разделилась на два гетманства – по правой и левой сторонам Днепра. В 1665 году козачество Правобережья избрало на раде гетманом Петра Дорошенко. Это была крупная и трагическая фигура, стоящая в одном ряду с Хмельницким, Выговским и Мазепой. Народ, доведенный московитами и Брюховецким до белого каления, потянулся к Дорошенко. Тот устранил ненавистного всем Брюховецкого и на некоторое время стал гетманом всей Украины, однако закрепить и развить этот успех ему не удалось. В отличие от Выговского, Дорошенко не был непримиримым противником Москвы; он всего лишь требовал, чтобы Россия выполняла Переяславские соглашения о суверенитете Украины, но не встретил понимания Кремля. Под Польшу он идти категорически не хотел, сил же для утверждения полной независимости Украинского государства у него не было. В итоге Дорошенко с согласия Рады, перешел в турецкое подданство на условиях полной автономии Украины и свободы ее от налогов в казну Порты. В принципе, в самом этом решении, тем более демократическом, не было криминала: как мы помним, еще Хмельницкий рассматривал Турцию в ряду возможных союзников. Но действия турецких войск, призванных Дорошенко в Украину, абсолютно лишили его популярности. В итоге в 1676 году Дорошенко сложил гетманскую булаву, присягнул царю и безрадостно закончил свои дни в пожалованном ему подмосковном имении.
Последним великим гетманом был Иван Мазепа, чье имя в официозной имперской историографии стало, наряду с именами Курбского и Власова, синонимом «изменничества». Между тем, заключая союз с Карлом XII, Мазепа всего лишь выполнил политическое завещание Хмельницкого, перед смертью искавшего помощи шведов.
Как и все его выдающиеся предшественники на гетманском посту, Мазепа происходил из православной шляхты, однако воспитывался при дворе короля Яна Казимира. Его отец был сподвижником Хмельницкого, выступил против Переяславских соглашений с Москвой и потом действовал вместе с Выговским. Мазепа получил отличное образование на родине и заграницей, владел латынью (причем, не хуже иезуитов!), а также польским, французским, итальянским и немецким языками, был прекрасным стилистом, сочинял стихи. Некоторое время служил генеральным писарем у Петра Дорошенко, затем по воле судьбы – у его противника, левобережного гетмана Самойловича – тогда и приобрел определенное влияние в Кремле. После падения Самойловича был избран гетманом (1687) и оставался им в течение 21 года. Широко распространенное мнение об участии Мазепы в интригах против Самойловича не имеет достоверных подтверждений.
Пора иначе взглянуть и на т.н. «измену» гетмана. Еще историки Платонов и Костомаров полагали, что поступок Мазепы «отражал колебания самой Украины и ее старшины», которая «сочувствовала польскому строю жизни». Современная украинская историография прямо указывает, что политический выбор Мазепы является изменой лишь «с точки зрения имперского права. В действительности Мазепа защищал свою страну от опасности, угрожавшей ей со стороны империи-монстра».
Вероятно, переломным моментом для Мазепы стал военный совет в Жолкве, состоявшийся в марте 1707 года. На нем обсуждалось дальнейшее ограничение автономии Украины и самостоятельности гетмана. Чего уж там было дальше-то ограничивать? Гетман хорошо знал повадку государства Российского, последовательно утеснявшего Украину и козачество. Он хорошо помнил, как в 1706 году на строительстве крепостных укреплений в Киеве петровские офицеры нещадно били козаков, изнывавших от непосильного труда, резали им уши – обычные московские «забавы». Хорошо помнил и то, как «светлейший князь» Меншиков – неуч, выскочка и коррупционер – прямо говорил ему о желательности упразднения гетманства и козацкой старшины. И гетман решился. В действительности Мазепа не «изменил», а всего лишь расторгнул договорные соглашения с Москвой, которые она уже давно не выполняла.
Осенью 1708 года он с отрядом козаков соединился со шведами. Так Мазепа стал союзником Карла ХII. Разумеется, о том, что он якобы «призвал» шведов в Украину не может быть и речи. Историк А. Оглоблин определяет следующие цели поступка гетмана: «Восстановление мощной автократичной гетманской власти и строительство державы европейского типа, со сбережением системы козацкого строя». То есть Мазепа руководствовался не шкурными соображениями, а политическими интересами Украинского государства. Он думал об Украине и украинцах, а не о собственной утробе – сытный паек ему обеспечила бы и Российская империя, останься он при ней.
Сподвижник Мазепы, умнейший и образованнейший Филипп Орлик, свидетельствовал: «Московское правительство... отплатило нам злом за добро, вместо ласки и справедливости за нашу верную службу и потери, за военные траты, приведшие до полной руины нашей, за бесчисленные геройские дела и кровавые военные подвиги - задумало казаков переделать в регулярное войско, города взять под свою власть, права и свободы наши отменить. Войско Запорожское на Низу Днепра искоренить и само имя его навсегда стереть».
Шведы же обещали Украине полную самостоятельность. Мазепа намеревался обеспечить союзников зимними квартирами в Батурине – хорошо укрепленной старинной гетманской столице, располагавшей значительными запасами продовольствия, оружия и боеприпасов. Гарнизон Батурина под командованием полковника Дмитрия Чечеля был всецело предан Мазепе. Петр I хорошо понимал значение Батурина для всей кампании в Украине и бросил на него войска под командованием «Алексашки» Меншикова, особо не любившего украинцев. Батурин вполне мог продержаться до подхода шведско-козацкой армии, если бы не измена сотника Ивана Носа, показавшего московитам подземный ход в город. В результате 2 ноября 1708 года Батурин, несмотря на героическое сопротивление защитников, пал. По приказу Меншикова российская армия начала массовую резню, не щадя ни женщин, ни старых, ни малых. Погибло до 15 тысяч человек, город был превращен в пепелище – для устрашения всей Украины. Исследователь батуринской трагедии, украинский журналист Сергей Павленко пишет: «Во всех городах и городках, захваченных русской армией, и которые были без мазепинцев, вывешивали царские указы, а рядом для страха “голови на коли взоткнуті були” пленных сердюков и казаков, взятых в гетманской столице.
Напуганные Батурином, вывешенными отрубленными головами мазепинцев горожане практически не имели выбора и, чтобы с ними не поступили также, по “инициативе снизу” направляли челобитные царю. Жители Прилук, Лубен, Лохвицы, Новгорода-Северского, Варвы, Сребного, Ични, Миргорода клялись в верности российскому монарху. Дирижер этой верноподданической кампании (а им, бесспорно, был Петр І) получил их 5 ноября, как раз во время выборов нового гетмана. Они должны были убедить созванную в Глухов старшину в бесполезности затеи Мазепы, рассеять сомнения тех, кто колебался».
Уничтожение Батурина предопределило весь дальнейший ход кампании. Мало того, что шведы лишились зимних квартир – в руках Петра оказались большие запасы боеприпасов и продовольствия, а также 40 пушек, которые вместе с другими 33-я российскими орудиями палили потом под Полтавой. Им отвечали 4 шведских пушки…
Согласно украинским источникам, зимой 1708-1709 гг. российская армия жгла в Украине «населенные пункты на пути шведской армии» - Петр, оказывается, предвосхитил печально известный сталинский приказ № 0428. Недаром первый советский генералиссимус так уважал первого российского императора. Кроме того, задолго до Сталина Петр мастерски использовал политические провокации: Сергей Павленко доказывает, что данные о намерении Мазепы изменить Карлу и выдать его Петру, бытующие до сих пор, являются московской «дезой», запущенной с целью компрометации гетмана в глазах шведов.
И, кстати, опять-таки Петр задолго до ОГПУ прибег к практике похищения политических противников из-за границы. В числе верных соратников Мазепы был его племянник Андрей Войнаровский – по отзыву английского посла в Москве Чарльза Витворта, «человек молодой, но образованный и способный». После поражения под Полтавой Андрей вместе с дядей оказался в эмиграции. В Румынии, принадлежавшей тогда Османской империи, Мазепа в сентябре 1709 года умер, а его племянник с головой окунулся в жизнь активного политэмигранта. Вскоре он уже имел связи чуть ли не со всеми европейскими дворами. На постоянное жительство Войнаровский обосновался в «вольном городе» Гамбурге, где сблизился с английским посланником Матисоном. В разговорах с ним Андрей просил оказать помощь «козачьей нации, нынче уничтоженной в своих правах и вольностях. Англия знает, какое это страдание для всей нации быть в неволе, тем более, что козачья нация является свободолюбивой». Это была уже крамола не на шутку. Мало того, что громогласно декларируется идея некой отдельной козачьей нации – еще и раздаются призывы о западной помощи! Москва протянула свою пресловутую руку. Были даны соответствующие распоряжения платной российской агентуре в Гамбурге, организовавшей слежку за Войнаровским, а затем в «вольный город» прибыла группа захвата, состоявшая из офицеров во главе с Александром Румянцевым – Судоплатовым того времени. Позже Румянцев отличился тем, что вывез из Вены царевича Алексея и руководил арестом всей козацкой старшины Украины. 11 октября 1716 года Войнаровский был захвачен на улице и в карете с зашторенными окнами доставлен, разумеется, в российское дипломатическое представительство. Начался шумный международный скандал, посыпались протесты Запада. Ссылаясь на царя, российские чиновники сообщили Войнаровскому, что если он сам попросит правительство Гамбурга выдать его России, то на родине ему будет гарантирована «благосклонность». Войнаровский дрогнул и согласился. Это была роковая ошибка. В России он около семь лет провел в крепости, а затем под конвоем был препровожден в ссылку в космически далекий Якутск, где и закончил свои дни в 1740 году. Вот такая плата всего за два слова: козачья нация. Зато теперь в украинском гимне есть ключевые слова о «козачьем роде»…
Спустя полгода после геноцида Батурина настал черед Запорожской Сечи, которая во главе с кошевым атаманом Гордиенко поддержала Мазепу, выставив 7-8 тысяч козаков; к тому же часть запорожцев приняла участие в восстании донского атамана Булавина, союзника Мазепы. В мае 1709 года имперские войска под командованием полковника Яковлева атаковали Сечь. Первый штурм был отбит, причем нападавшие потеряли около трехсот человек. Трудно сказать, как пошло бы дело, если бы не предатель Галаган, знавший планировку укреплений. 14 мая Сечь была взята и стерта с лица земли (наряду с Сечью имперские войска уничтожили на Днепре старинные козацкие города-крепости: Келиберду, Переволочну, Старый и Новый Кодаки). 156 сечевиков казнили, по Днепру пустили плоты, на которых стояли «глаголи» с повешенными. Потом, во время пугачевщины, такие же плоты поплывут и по Волге. Петр казнил даже мертвых запорожцев: царские солдаты перепахали войсковое кладбище – как видим, и в этом император предвосхитил большевиков, воевавших с могилами своих врагов.
Но Сечи еще было суждено возродиться из пепла, снова поднять свои знамена и бунчуки. Лишь в 1775 году, сразу после подавления пугачевщины, появился дышащий ненавистью и страхом указ Екатерины II: «Мы восхотели объявить во всей Нашей Империи… что Сечь Запорожская вконец уже разрушена со истреблением на будущее время и самого названия Запорожских казаков…». Незадолго до этого регулярные войска внезапно окружили Сечь и, принудив козаков к сдаче, уничтожили «атавизм» свободы, абсолютно несовместимый с централистско-бюрократической системой крепостнической империи – неслучайно царица назвала запорожскую республику «политическим уродством». Еще в 1764 году Екатерина II упразднила гетманство (и без того уже чисто номинальное); ликвидация Запорожья завершила процесс превращения Украины в набор типовых губерний.
Сечевые укрепления были срыты, запорожские земли раздавались помещикам, население, в том числе и часть козаков, закрепощалось. Например, князь Потемкин получил 42 тысячи десятин земли; по другим данным он, а также князья Прозоровский и Вяземский получили по 100 тысяч десятин каждый.
Петр Калнишевский, последний кошевой атаман Сечи, был поначалу приговорен к смерти, потом помилован царицей и брошен навечно в казематы Соловков. В каменном мешке Калнишевский провел долгие 25 лет, пока не был помилован Александром I. На тот момент атаману было уже 110 лет, но он пребывал в здравом уме. Как говорят, с иронией поблагодарив императора за милость, Калнишевский остался доживать свое на Соловках, где и умер спустя два года…
Вспомним, как гоголевский кузнец Вакула попал на прием к Екатерине II в составе делегации запорожцев, которые, предчувствуя скорый конец, прибыли в Петербург в надежде умилостивить «матушку императрицу». Далеко не случайно Николай Васильевич свел вместе эти два противоположных начала: ледяной имперский Петербург и огненных посланцев Сечи. В рождественскую пастораль Гоголь упрятал свою скорбь о погибшей козачьей вольности, об Украине…
Часть запорожцев ушла в Турцию; из оставшихся правительство в 1787 году сформировало Войско верных запорожцев, позже переименованное в Черноморское и переселенное на Кубань (1793). С 1860 года оно именуется Кубанским. Кубанцы сохранили вольный запорожский дух и историческую память: недаром в годы гражданской войны они слыли «сепаратистами» - вспомним Кубанскую народную республику 1918-20 гг. и проекты антибольшевистской федерации Кубани, Украины и Дона. При Советах кубанцам предстояло пережить деукраинизацию своего края, репрессии, Голодомор, раскулачивание и массовые выселения. В годы Второй мировой войны множество кубанок украсил германский орел – такова была «реинкарнация» союза Сечи с Карлом XII…
Украинское козачество, понимаемое как идея вольного вооруженного народа, не исчезло – оно сформировало истинно-украинский национальный характер, заложив его основу – свободолюбие. Казачий дух восстал в сечевых стрельцах Украинской народной республики, в Коновальце, Шухевиче и Бандере, наконец, в Викторе Ющенко.
Займет ли он место в ряду великих гетманов? Кого больше окажется в украинском народе на этот раз – козаков или свинопасов?..
ххх
Попробуем подытожить. Кто-то из польских авторов писал: «В центре “киевской цивилизации” была личность, а в центре “цивилизации московской” – государство». В этом тезисе – парадигма российско-украинских отношений. Украина всегда позиционировала себя как наследницу Киевской Руси. Именно это подразумевал Хмельницкий, когда в обращении к мещанам Львова писал: «Украина своя русская» (на самом деле правильный перевод – «руськая»). Важно понимать, что, называя себя русскими (руськими), козаки стремились подчеркнуть свою «киевскую» идентичность, но отнюдь не родство с Московией. Кстати, именование Украины в Гадячском договоре Великим Княжеством Русским также было призвано обозначить ее правопреемство с Киевской Русью. Московский же царь никогда себя официально «русским» не именовал. И на Переяславской раде козаки заключали союз не с русским царем, а с «царем восточным, православным». Это не был акт этнического «воссоединения», это был, повторяю, союз, основой которого являлось общее вероисповедание. Проблема в том, что Россия со временем приватизировала понятие «русский», сделала из него расхожий штамп имперской пропаганды. Данное обстоятельство и побуждает современных украинских переводчиков «Тараса Бульбы» избегать в своей работе этого слова, несущего сегодня совершенно особую смысловую нагрузку.
Россия, как бы ни пыталась она примазаться к киевскому наследию, имеет в действительности свою, специфическую генеалогию. Культурно-государственный исток России – Орда, а не Киев. Поэтому взаимоотношения Украины и России – это не «спор славян между собою». Это спор цивилизаций. Спор Европы и Азии. Наблюдая за ним, остается лишь дивиться устойчивости исторических парадигм. Несмотря на многовековые попытки закатать Украину в имперский асфальт, мы видим: как была козацкая Украина, так она, в сущности, и осталась: с новыми Хмельницкими, Выговскими и Мазепами, может быть, конечно, калибром поменьше. И, соответственно, как была Московия – так она и есть. «Газпромовские» войны с Украиной – это всего лишь продолжение старых московских попыток прибрать Украину к рукам; мы видим новых Бутурлиных, Трубецких и Шереметьевых, правда, гладко выбритых и в галстуках за 1000 баксов.
Эта статья написана, конечно, не для украинцев. Нам, «великороссам», необходимо расстаться с идеей «триединого народа», с ее исходным посылом об украинцах и белорусах как о младших братьях в одной семье, по недоразумению балакающих на своих чудаковатых «диалектах». Пора осознать: мы разные народы, пусть и одного корня, но, в конечном счете, разные. Я бы согласился с концептом «триединого народа», если бы у нас, «великороссов» тоже было в прошлом, например, Магдебургское право. Но у нас его, увы, не было. В нашем сознании опричнина по-прежнему борется с новгородской «крамолой», и кто одержит верх – неизвестно.
